Третья истина

Неожиданно раздавшиеся звуки заставили вздрогнуть. Они въехали на окраину станицы. Перед длинным бараком толпились люди. Неловко топтались мужчины в одинаковых серых одеждах, мелькали нарядные казачьи мундиры. Беспорядочно двигались женщины, кто, утирая глаза, кто, пытаясь обнять родных или подсунуть в мешки солдатам съестное. Раздавались отрывистые приказания верховых. Встревоженные суматохой, лаяли собаки. Площадь была какая-то пыльная, грязная и пахла потом. Лулу не заметила, когда Катя слезла с телеги и увидела ее, уже припавшую к груди высокого сутуловатого Петра, молчаливого и сурового. Лулу мало знала его, да и с Катей говорила довольно редко. Но сейчас ей стало так жаль обоих, что она отвернулась, чтобы не расплакаться. И тут она увидела дядю Гришу. Он стоял чуть поодаль от всех, раскуривая цигарку. У его ног лежал полупустой мешок. Большой и сильный Трофимыч, среди всего происходящего, казался одиноким и потерянным. Лулу соскочила с телеги и бросилась к нему. Через минуту, она уже стояла возле него и заглядывала в ясные серые глаза.

– Так-то дело, Александра, барышня, вроде, мне не с кем было прощаться, а вы тут и подоспели… Все веселей. Не горюйте, живы будем – не помрем! Так-то, болезная! – он погладил ее по голове. Плакать он и не собирался, держался в отличие от других, спокойно. Лулу нахохлилась.

– Что говорить, Григорий Трофимыч, – подошла Тоня, – увидимся ли? Вот пирожков вам принесла. Сколько людей на беду гонят! Как же это, от сохи и за ружье? Разве мужик стрельнет, когда надо? Земля – его дело, в нее, бедолага и поляжет!– она высморкалась. – Это казакам да офицерам воевать – в привычке.

Лулу засопела носом, хотела сказать Тоне, что нехорошо так говорить дяде Грише, надо подбодрить его, но не справилась с голосом. Рядом как раз закричала женщина и, широко проведя руками по шинели пожилого солдата, повалилась на землю, цепляясь за полу. А Григорий Трофимыч и сам приструнил Антонину:

– Ну тебя, Тонька! Чего раньше смерти хоронишь? Мы с оружием сами знаем, чего делать… – и, видимо желая сменить тему, обратился к Лулу:

– Приедем, груш дам самой нарвать, как раз поспеют.

От необходимости что-то ответить, Лулу открыла рот и плач, сдерживаемый внутри, вырвался наружу.

– Ну-у-у, эдак не годится. Вы-то чего? Может, вспомнили, что и отец уезжает?

– Вас убьют, дядя Гриша? – плач вылился в вопрос, который превосходил по неуместности тонины причитания. – И всех их тоже? Они к своим женщинам не пгидут больше?

– Нас так легко не возьмешь, барышня! Двум смертям не бывать, а одной не миновать. Что дома, что в чистом поле… Не плачьте, чего уж там, Саня, вернемся, обязательно, груш нарвем, любите груши-то? Ты Антонина, зачем ее привезла сюда? Эх, Тонька, давай обнимемся что ли …

Речь Трофимыча прервала громовая команда к построению. Дядя Гриша, обняв Тоню и похлопав Лулу по плечу, не торопясь отошел к возникающей нестройной шеренге. Высокий, он оказался первым по росту и первым скрылся из вида, когда ряды двинулись в сторону большака. Некоторые из женщин побежали за колонной, выкликая имена близких.

Наконец, вся колонна растворилась в пыли проселка. Тихо разбредались люди, некоторые все еще стояли на дороге, глядя вслед ушедшим. Некоторые всхлипывали. Но так, как плакала Лулу, не плакал никто. Тоня взяла ее, захлебывающуюся подмышки и усадила к Кате, приговаривая:

– Ну, будет, будет, вот и верно, сдуру привела. Голова не соображала под такое дело, что и творила… И так одно расстройство, а тут вы еще…

Но она продолжала плакать и не обратила внимания, как телега снялась с места, покатила по дороге и, наконец, остановилась возле высоких ворот.

Спотыкаясь, Лулу понуро побрела по пустым коридорам. Весь дом показался ей вымершим, брошенным, как заколоченная лачуга дяди Гриши… Пытаясь отвлечь себя, отогнать тяжелые картины только что виденного прощания, она запела было веселый мотив и проскакала немного на одной ножке, но звуки получились фальшивыми и грустными, а скачки не в такт…

Тогда, прямо в коридоре, она уселась на пол, механически достала из кармана цветной мелок и стала безучастно водить им рядом с собой.

– Ты так готовишь материал к уроку? Тогда ошиблась временем и местом! – прозвучал над ней недовольный голос Шаховского. – Ты опоздала на час.

На уроках Виконт любил предлагать Лулу называть оттенки цвета по картинам или придумывать рассказы по ним. Услышав оклик своего учителя, Лулу тотчас вскочила с пола и подняла на него глаза:

– Они там так кричали! Так плакали… Их всех убьют! Она так его держала...А его все равно увели … одна там прямо упала. – С каждой фразой Лулу всхлипывала все сильнее и, наконец, снова заревела во всю силу.

– Кто упал? Что случилось? Чего ты опять начиталась?– отшатнувшись, подозрительно спросил Виконт, несколько смягчая голос. – Ну, успокойся!

– Я с Катей и Тоней ездила провожать Петра,– с трудом проговорила Лулу, – а там всех так провожали...все плакали… так плохо было…