Третья истина

– Время идет незаметно, чего ты испугалась, одиночества? Какие пустяки! А Рождество? Ты что, забыла про Рождество? Вас отпускают?

Голове было на редкость хорошо возле щеки Виконта, и Лулу энергично закивала, не переставая при этом рыдать.

– Видишь! – он явно обрадовался ее реакции и уже увереннее продолжал:

– Рождество – замечательный праздник, проведешь его дома, а ты такая смелая, разве слезы – это для тебя?

– Вы забудете про меня, и я опять буду одна, – толчками набрав новую порцию воздуха, проплакала Лулу.

– Забуду? Никогда, никогда в жизни! Я? Что я когда забывал?

Лулу не захотелось почему-то напоминать, что, увы, очень многое. Она только постаралась проговорить:

– А прошлой зимой, вы же не приехали за мной!

– Ну-у-у, прошлая зима, это прошлая зима, ты просто смешные вещи говоришь… Сейчас ведь другое дело, правда, Александрин?

Она еще энергичнее закивала.

– Вот, – отметил он свои успехи, – совсем хорошо! И я буду приезжать, тут какие-нибудь несколько часов.

Лулу умолкла и навострила уши. Что?!

– Будете приезжать в Ростов?

– Непременно,– с жаром пообещал он, торопясь вытереть ей платком мокрое лицо. – Обо всем договоримся, интересно-то как, подумай. Сама назначишь место встреч, где-нибудь в уютной кондитерской! Мы же с тобой сладкоежки!

Лулу пришлось опять захватить порцию воздуха. Совсем недавно они ели вместе ее торт!

– Нет! Ни в коем случае. Не начинай снова. Я и так еле жив. Александрин, Александрин… – он разжал ее руки и на всякий случай держал их в своей.

– Я спать буду, – объявила Лулу, прислоняясь к воротнику его куртки и вспоминая конные прогулки, разбитые колени и другие чудесные вещи.

Он усмехнулся:

– Как-нибудь, в другой раз – обязательно. Идем, где твой чемоданчик? Он, кажется, открылся?

Лулу подняла голову, взглянула на крепко запертый чемодан, а тем временем Виконт стряхнул ее со своих колен, взял за плечи, в другую руку – пресловутый чемоданчик, и быстро направился прочь из уже опустевшего вагона.

Первое, что увидела через щелки распухших глаз Лулу, была плоская черная соломенная шляпа, венчающая угловатую фигуру Софьи Осиповны.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

ГЛАВА 1. ЧТО РАЗГЛЯДЕЛА АЛЕКСАНДРИН.

– Курнакова, сообщите классу, что будет дополнительный урок французского.

Дополнительный? Неплохо… – Лулу молча кивнула классной даме. Лишний час посидеть с книгой в гимназии даже заманчиво. Вон, какой противный холодный дождь льет за окном. Плохо только, что нельзя будет чего-нибудь пожевать: Лулу в последнее время пристрастилась читать, грызя семечки, яблоко, орешки...

Но это, конечно, не для урока. Она вошла в класс, – неоспоримо лучшая осанка в гимназии, – и в пространство объявила:

– Еще один французский!

Несмотря на внешне надменное ко всем отношение Лулу, которое достигалось усилием воли и подавлением приступов смущения, девочки уже давно считали ее своей. Она занимала в их обществе вполне определенное положение «неприступной гордячки». Даже акцент, доставлявший ей самой столько огорчений, стал предметом подражания. А о походке нечего было и говорить! Кроме того, было известно, что Курнакова не выдаст, не наябедничает, а если что не по ней, может и отлупить.

Сейчас, на сообщение Лулу класс откликнулся гулом, в котором можно было расслышать все, кроме большой радости. Лулу подошла к своей сумке и достала бутерброд с сыром, оставшийся от завтрака, – хоть на перемене почитать, жуя.

– Шур, пересаживайся ко мне! Только не злись без причины!

Лулу подняла голову и наткнулась на серьезный взгляд таниных светлых глаз.

– Почему? – пожала она плечами. – Я всегда отлично сидела одна!

– Раньше здесь места не было. А то, давай, я к тебе пересяду, хотя тебя скорее не поругают.

– Почему же твоя Катя не приходит? А когда придет, где же будет? Или она и тебя теперь дразнит? Вы поссорились? Но этого не может хватить, чтобы создать нового друга…

– Ты что, разве, ничего не знаешь?

– А что же произошло? – сбавила тон Лулу.

– На следующей перемене… – кивнула Таня на входящую Марию Михайловну.

Лулу села и открыла единственную книжку, привезенную из дома: «Приключения Гулливера». Она просто случайно оказалась среди ее учебников. Но хотя Гулливер и пребывал в весьма затруднительном положении: лежал весь опутанный лилипутскими веревками, Лулу не могла сосредоточиться, она все думала о Тане и ее словах. Неужели с рыженькой Катей произошло что-то ужасное? Или можно еще что-то сделать? Она едва дождалась звонка и с первым же его звуком рванулась со своего места:

– Курнакова, я хозяйка урока, звонок для меня, я вдалбливаю это вам второй год!

Лулу не рада была, что поторопилась… Началась перемена, а Мария Михайловна все еще аккуратно выговаривала слова очередного отрывка из собственной жизни. На этот раз речь шла об ее сыне Бобочке и «пеньюаре», из которого он вырос. На этом примере Мария Михайловна объясняла пословицу «Все течет, все меняется»: