Третья истина

— А я их тоже видеть не хочу. Меня их присутствие просто давит. И как это мы к ним угодили! Вокруг — как часовой механизм. Везде металл. Везде серое, все движется, как заведенное, раз и навсегда…

— Ты че, за меня иль не за меня? Викентий, че это он несет, ты уразумел?

— Алеша, вы начали с приятных слов, что квартира — мигом. Так идите же!

Леха закрыл рот, подумал и, махнув рукой, поднялся.

— Да, кстати, не побейте там кого-нибудь в хлопотах. Вам сколько лет, Алеша, я все хочу спросить?

— Так чего ж стеснялися? — расплылся Леха. — Девятнадцать стукануло в темечко! А вам?

— Девятнадцать? Il est encore jeune[55] да, Саша?

— Ну и что же? Какая разница? — безразлично спросила она.

Виконт вздохнул и снова повернулся к Лехе.

— Мне порядочно. Тридцать.

— Двадцать девять ему, — ворчливо вмешалась Саша. Даже если бы она умирала от слабости, и то вступила бы в торг по поводу его возраста. Каждый год разницы казался ей дополнительным барьером между ними. — Или двадцать шесть, или еще меньше.

— Остановись, мой милый, пока не поздно, а то выяснится, что я самый юный и, следовательно, самый неразумный в нашей компании. Алеша! Вы что, уже вернулись?

— Ну да, скажете! Я ж слушаю, как умные люди говорят, шутют, жалко переть недослушавши…

— Я обещаю, что без вас мы не пророним ни одного умного слова.

Леха, очевидно, удовлетворенный обещанием, удалился. Виконт немедленно пересел на сундук, исполнявший у хозяина роль лавки, и оказался прямо напротив пригорюнившейся Саши.

— Вообще-то нам, мужчинам, положено в помещении шапки снимать, рискуешь прослыть невежей, а я — никчемным отцом.

Несмотря на удовольствие от звука его ласкового голоса, Саша продолжила свое сердитое выступление:

— Вы не похожи ни на какого отца!

— Что так категорично? Во-первых, похож, на своего собственного. Во-вторых, живи мы в петровские времена, вполне тянул бы на твоего, сынок, — он стянул с запарившейся Саши меховую ушанку и стал пальцем тщательно, чуть-чуть хмурясь, поправлять колечки ее вспотевших волос.

Саше стало легче и лучше, она потянула с себя и полушубок. Виконт помог избавиться от него, потом приблизил к ней лампу, изучил лицо и продолжил тем же тихим, мягким, чуть хрипловатым голосом:

— Тени как интересно ложатся… Я все понял. Ты истосковалась по духовной пище. Я расскажу тебе сегодня о Караваджо. Неестественно, что тебе, в твоем возрасте приходится столько сил отдавать заботам о куске хлеба, о ночлеге… Книги! Я сам стосковался. Кажется, даже Надсона, и того взял бы в руки без омерзения… А уж Чехова, Куприна! А-ах! В Петрограде, у Семена неплохая библиотека. Разговеемся. Много моих. Шиллер, Гете, Мольер, Бомарше, Мериме. Произносить приятно. Великолепные издания. У меня есть флорентийское издание Леонардо «Tutti gli scritti»[56].

— Нет, нет. Вы как следует… вечером, подробно. — Саша разом преобразилась. Она почти физически чувствовала, как усталость сползает с нее. — Нет, и сейчас немного расскажите. И вечером, когда никто не будет мешать… Нет, лучше сейчас не надо. А то скажете: «Разве я тебе уже не рассказал?»

— Какое коварство! Я на него не способен.

— Вы не способны? Вы сто раз так делали!

— Ах, так? — «ледяным» тоном произнес Виконт, скрестив руки на груди.

— Это я не ворчу, вы не думайте.

— А что это за выпад в таком случае, объясни мне?

— Это совсем не он, а обыкновенная справедливость, и потому что боюсь, что вы так сделаете, ведь на самом деле!

— Самое плохое, настолько привык к твоему языку, что не обращаю внимания на ошибки. А тебе природное упрямство не дает перенимать правильную речь. Мою. Что за фразу ты сейчас произнесла? Откуда взялась эта нелепая конструкция? Как тебя люди-то слушают?

— А Леха еще хуже говорит. Почему вы на него не кричите?

— Я не кричу. Я даже голоса не повысил, я почти прошептал! А разницу между собой и Алексеем ты признавать отказываешься?

— Ну почему? Я — девочка, он — мальчик. Виконт! И стихи мне вечером тоже! Когда Леша спать пойдет. А я буду следить за своей речью. Что я там такое сказала, скажите, я исправлю. Вы просто мало разговариваете со мной последнее время… Я обещаю в будущем внимательно следить за построением фраз.

— Так. Теперь пошла цитата из грамматики Кирпичникова.

— Не вы ли ворчите, Виконт?

— Я, я ворчу. Знаешь, ты мне почитаешь стихи. Мне тоже нужна духовная пища. Я люблю слушать, когда ты читаешь. Сегодня Беранже или Готье.

— Хорошо, хотите «L’Art» par Gautier?[57] А может «Art poétique» par Verlaine?[58] Только, Виконт, давайте, не только на французском! И русские. Ведь стихи — самая правильная, красивая речь. Вот и потренируюсь под вашим присмотром. Хотите Тютчева или Фета? Или вы все-таки не любите Фета?

— Не люблю. Знаешь, Сашенька, почитаешь Пушкина. Ты замечала, что французские поэты поверхностны рядом с ним. Их стихи прозрачны, изящны. Но они, как узор на стекле, за которым — жизнь.

— Просто, Пушкин наш. Ваш и мой. А вы подумали когда-нибудь, что у меня с ним одно имя? Хорошо, верно?

— Верно.