Третья истина

— Поймите, Поль Андреевич, по всему округу диверсии, и именно такие подростки, как она, — он ткнул в сторону Саши изящной рукой, — на побегушках у диверсантов, именно их руками голытьба пытается спасти положение, творит беззаконие… террор. Конечно, оказаться в застенке для девчонки — тяжкая участь, церемониться с ней никто не будет, это ясно, но никто и не просил ее способствовать…

— Упорствуешь…

— Обсуждаю, Поль Андреевич, надеюсь вас убедить.

— Здесь нечего обсуждать, Митя, — убрав руку с седла и разделяя слова небольшими паузами, тихо сказал Шаховской.

— Отойдите, Павел Андреевич, — поймав взгляд прищуренных глаз Шаховского, изменившимся голосом приказал Дмитрий. — Я вооружен, и у меня нет выбора. Этих людей я сдам, во что бы то ни стало, возможно, себе во вред… За такую сестру… могут быть неприятности. Но не забывайте, я под присягой, это мой долг. Вас отпускаю только потому, что всегда боготворил и могу поручиться и перед начальством, и перед совестью, что ваши действия остаются сообразными со званием дворянина. Отойдите, господин Шаховской, в вас стрелять не хочу.

Он вытащил пистолет, нацелил его на Леху и тронул шпорой коня, намереваясь, видимо, подъехать поближе к шалашу. Шаховской пропустил всадника чуть-чуть вперед и вдруг со словами: «Придется сбросить. Жаль. Так красиво смотрелся», убедительно сказанными самому себе, прыгнул на него сзади и обхватил, прижимая вооруженную руку Дмитрия к боку. Через мгновение, он покатился по снегу вместе с выбитым им из седла молодчиком. Пистолет все еще был у Дмитрия в руке, но сама рука была намертво прижата Виконтом к земле. Саша, подскочив, без особого труда разогнула пальцы брата и забрала оружие. Трясущимися руками, все еще не будучи в состоянии сказать ни слова, протянула его Виконту. Тот, крайне неосмотрительно, как ей показалось, уже отпустил Дмитрия, поднялся, повернулся к нему спиной, взял пистолет и сунул его в карман. Саша с ужасом поняла: он дает негодяю-брату время встать, не смотрит на него, чтобы тому было полегче перенести позор. Дмитрий ведь может броситься сзади! Но Виконт, видимо, знал жизнь и Дмитрия все же лучше, чем Саша.

Брат, сгорая от стыда, — Саше было знакомо это его выражение — действительно бросился сзади к Шаховскому, но только для того, чтобы ухватить его за руку. Причем точно так же, как делала это Саша, желая остановить или обращаясь с просьбой:

— Поль Андреевич, недоразумение, простите… я бы не стал стрелять на поражение…

Поль развернулся к нему, убрал руки за спину, улыбнулся краем рта как-то грустно и сказал:

— Оборону ты так и не усвоил… мой ученик. А поразить — поразил. Что уж тут говорить… Меня…

Дмитрий, опустив голову, переминался на месте:

— Павел Андреевич, следуйте, куда считаете нужным и с кем хотите, это все так неудачно… Ну, то есть, вам теперь моего разрешения не требуется… понимаю…. Что вы со мной предполагаете сделать?.. Даю слово, ее я даже не видел… И этого тоже…

— Интересно, интересно… А что бы ты пропел, если бы случайно удержался? Садись на коня, дурной, и убирайся. Противно смотреть на тебя.

Павел Андреевич не преминул под возмущенным взглядом Саши придержать коня, пока Дмитрий выученным рывком прыгал в седло, потом хлопнул коня по крупу:

— Прощай.

Дмитрий быстро скрылся в темноте, даже не вспомнив, что его оружие осталось в кармане Поля. А Саша злорадно подумала, что ему за это попадет, и это была ее последняя в этот час более или менее спокойная мысль. Виконт сел к костру и, обхватив колени, уставился широко открытыми глазами на пламя. Выражение лица у него стало печальным и даже обиженным.

— Че, никак не пойму, никак утро, что ли? Сашка, гля, ты че такой, разинув глаза дрыхнешь, че ли? Я грю, утро никак? Так на зуб бросить бы чего. И не пимши мы… ух, горяченького охота! Щас, братцы, кипяточку настроим…

Леха отходил от сна примерно как медведь по весне. Виконт, не оборачиваясь, спросил:

— Сладко спалось, Алексей?

— Эт вы че? Че, мол, раздрыхался Леха в свой черед на стреме быть? Не-е-е, я так, глаз закрыл, глаз открыл — все! Порядок! Тихо! Ни одна муха не прошпандорилася. Леха спит, а кур бачит!

Сашу, привалившуюся к стенке шалашика и медленно заполнявшуюся запоздалым ужасом, гневом и негодованием, прорвало:

— Сами сказали — дежурить! Что я не могу, а сами! Лешка! Спал, толку с тебя! А он бы стрелял, я точно знаю, даже в вас, Виконт! И в меня, и в Лешку. Мы вообще для него не люди! А вы, вы ему доверяете… и спиной повернулись… и вообще… а он бы стрелял. В вас, в вас, Виконт! Что бы мы без вас потом делали?

У Саши, когда она выкрикивала все это, дрожали коленки, стучали зубы, — пока еще не очень заметно, но она чувствовала, что приближается ее знаменитый «большой плач», и предотвратить его она не в состоянии. Виконт отозвался, все так же, не оборачиваясь:

— Да ну, бравада мальчишеская, ерунда. Хотя не ожидал. Обидно.

— Че? Че? Я б пулял что ли? Из откудова? Вы че, сбрендили на пару, иль как? Че несете? Слуште, вы слово с понятием могете произнесть? Викентий? Сашк? — недоуменно-испуганно принялся вопрошать Алексей.