Третья истина

— Или вы балуетесь, или я рассказываю. Tertium non datur[93].

— Дано, маленькая. Ты будешь спать, я пошел. До свидания. Полночь.

— Вы же обещали не уходить, пока я не засну, Поль? Ну, пожалуйста! — Ее охватил страх остаться одной, особенно, когда лампу следует выключить. Возможно, это было одним из признаков выздоровления — ведь она никогда не была любительницей темного времени суток.

— Ну, что же, — Поль во второй раз безропотно сбросил с себя куртку.

— Поль, а вы далеко отсюда живете?

— Я не намерен развлекать тебя разговорами. Молчу. Колыбельных не знаю.

— Поль, а откуда у вас этот браслет и вообще все?

Виконт не сделал ни малейшего поползновения ответить.

— Вы что, совсем отказываетесь разговаривать?

— Категорически.

Саша закрыла глаза. Она убедила себя, что это не просто предчувствие страха, а сейчас снова поплывут мучительные видения, как это бывало совсем недавно, едва приходила дремота. Поспешно открыла глаза и страдальчески посмотрела на него:

— Не могу спать.

— Свет выключить? Уйти?

— Нет, что вы. И так мне плохо, то кружится, то прыгает перед глазами, я не могу лежать… Так плохо… Не уходите. Возьмите меня с собой. Мне каждую ночь так. Я думала, если вы тут, то не будет. А оно опять…

— Должно отступать уже. Ты же выздоравливаешь. Просто боишься, ждешь. Давай руку.

— Одну руку мало. Поднимите меня на свои руки целиком… на минуту. Вы ведь можете…

— Могу. Пожалуйста.

— Вот так хорошо. Даже глаза могу закрыть. Какая разница!

— Ну, спи! — он поудобнее перехватил Сашу и стал прохаживаться по комнате.

— Почитайте мне стихи…

— Что мне спеть в этот вечер, синьора? Что мне спеть, чтоб вам сладко спалось?

— Вы же не знаете колыбельных?

— Есть такой поэт. Блок. Наш современник. Это его слова.

— Стихи? А я, почему не читала?

— Потому что читаешь бессистемно. Впрочем, рано тебе.

— Раньше вы меня подобными высказываниями не оскорбляли…

— Господи! Раньше я тебя с ложечки не кормил и на руках не укачивал.

— Сейчас я вывернусь и упаду на пол. Есть больше не буду. Если я вам надоела, так и скажите. И уходите тогда. Просто бросьте на пол и идите…

— Ну, какие там песни пела тебе Катяшка? Без этого не обойдется, я вижу. Начинай. Может быть, мне удастся уснуть. Лошади спят стоя, я попробую на ходу.

— Поленька, — она повернула обеими руками его голову, чтобы видеть синие глаза, — прошу вас, так прошу, спойте еще раз эту: «Йо те вольо…».

Виконт неопределенно хмыкнул:

— Ты и в самом деле уснула на первом куплете. От восхищения, видимо. Что ж спою еще. Вот, как нельзя, к случаю…

Он, улыбнулся с оттенком иронии и совсем тихим голосом пропел куплет, которого в первый раз не было:

La notte tutte dormeno, e io che buo' durmire?!
Penzanno a Nenna mia, me sent' ascevolí!
Li quarte d'ora sonano a uno, a ddoje, a tre…
Io te voglio bene assaie e tu, nun pienze a me!
Io te voglio bene assaie e tu nun pienze a me![94]

— Про кого вы поете? Про Ненну какую-то? А браслетик мой не упал? — Теперь Саша решила поговорить, раз он сказал, что она засыпает от его пения. Но он встряхнул ее и тихо прикрикнул:

— Спи, кокетка!

Странно, но от этого Саша и в самом деле притихла, а вскоре и уснула, но, как худший из младенцев, открывала глаза и начинала капризничать всякий раз, стоило ему перестать ходить.

…— Сашуня, ты сейчас смотришь повеселее, чувствуешь себя получше. Теперь вот скажи мне, чего отца вымучиваешь? На него же сегодня утром смотреть страшно было: глаза ввалились, осунулся весь… Не стыдно тебе было его заставлять себя всю ночь на руках проносить? На гóре его играешь? Я ночью, когда заглянула тебя проведать, уговаривала его, уговаривала… Да разве его убедишь: «Она иначе спать не может.» Ты ж спала как-то раньше? И похуже было — спала…

Саша пристыжено молчала, ковыряя одеяло. К стыду примешивался страх. А вдруг с ним что-нибудь будет от переутомления и недосыпания? Он ведь и до этого днем где-то по делам ходил, и сегодня с утра пошел… Ей просто не верилось, что вчерашняя бессердечная черствая негодяйка — это она, Александра. В ней сидит эгоизм. Причем, очевидно, наследственный. Вот в чем проявилась вся прелесть сочетания Курнаковых с Мадам Доминик. Александра — хуже их всех! Умножено и перемножено! Сашу передернуло от отвращения к себе. Даша смотрела на нее недовольно:

— Сегодня я дома ночую, а завтра уж, пожалуйста, пересиль себя, не терзай ты его. Он, коли хочет, пусть и остается, поспит… Я не боюсь уж его… Не просто человек — сокровище, вот и доктор говорит… А сколько разговоров о нем по больнице… Сашуня, а ты лицом на маму свою похожа, прости что спрашиваю?.. Любил верно… Такой уж, коли полюбит, так насовсем…. Я не против, чтоб оставался. Как же я могу быть против? И говорила уж ему… Сам не хочет, где-то в городе живет.