Третья истина

Поэтому Саша постоянно прислушивалась к шагам, четко отдающимся в длинном коридоре, и спешно приводила себя в порядок, если не позаботилась об этом заблаговременно.

— Добрый вечер. О! Ты встала? Отлично. Вот. Буду читать вслух. Чехов. После завершения увлекательной истории о четвероногом друге. Ела?

— Добрый вечер, Виконт. Меня вы видите, а то, что на столе, — нет? Мойте руки.

— Я что, имею отношение к этому великолепию? Какой аромат!

— Обедаем, вернее ужинаем. Я приготовила.

— Видишь ли, Александрин… — Виконт с сомнением посмотрел на стол. — Лучше мне этого и не пробовать. А то… Ты ведь меня знаешь. О! И Великий пост же еще!

— Ну, тогда и у меня тоже, — упавшим голосом: что же, он ничего и не попробует?? — сказала Саша.

— Нет, это вовсе не так строго, особенно после болезни. И для путешествующих необязательно. Я просто дал обет во младенчестве, что именно в восемнадцатом году стану держать строгий пост.

— Какие вы странные вещи говорите. И улыбаетесь. Шутите так?

— А впрочем, — Виконт махнул рукой, — мой обет, но запомни, Александрин, это свято, вступает в силу с завтрашнего дня. Ты как раз успела. Иду мыть руки.

Сияя, Саша не стала задумываться о его странных обетах, тем более, что еда ему очень понравилась, и это было видно не только из похвал. За одним столом с ним и сама она поела с удовольствием и даже пожалела в душе, что мало. От стакана козьего молока, которым Саша хотела завершить подачу, Виконт отказался решительно и бесповоротно, заявив, что убивать такое послевкусие — тяжелый грех. Саша придирчиво осмотрела его лицо.

— Все равно. Сразу не проходит. Еще немножко осунулось. Знаете, вам, наверное, надо пить вино… Надо найти…

— Трезвый я тебе приелся? Любопытствуешь, что буду вытворять в подпитии? Хотя, припоминаю, ты с малолетства мечтала пристрастить меня к рюмочке. Алексея Кондратьевича ставила в пример…

— Ах, вы… Нет, какое подпитие? Подогретое вино. По десертной ложке в день.

Виконт фыркнул:

— Это что еще за изощренное издевательство?

— Опять вы на меня, как на смешную зверюшку, смотрите, я же серьезно! Я же о вашем лице забочусь!

Виконт смеялся, стараясь не пропустить ни слова, видимо, воспринимая ее слова, как репризу клоуна-новобранца, и подал свою реплику:

— Тогда я ослышался. Не пить, а протирать лицо? Подогретым вином? И какие мои дефекты ты надеешься ликвидировать таким способом?

— Какой вы несерьезный! Еще и дефекты, ну где же они у вас? У вас? Оставим вино, раз вы не хотите. Вашим рукам надо хорошенько отдохнуть.

— А это еще зачем? Почему именно рукам?

— Вы же ими носили меня целые… несколько часов. Ой, вы же еще после ранения! Как я могла не подумать! — У Саши начинался новый приступ самоедства.

— Да я про него давно забыл!

— Нет, все, я иду с вами.

— Куда это, интересно?

— Вы же тут не живете… Я пойду туда, где вы, буду следить, чтоб вы после обеда спали и вечером — вовремя… Сколько мы тут еще пробудем? До завтра? До послезавтра? Не будете мотаться туда-сюда и окрепнете сразу. Вы ведь, наверное, где-то очень далеко живете?

— Почему далеко? С чего ты взяла?

— А вы несколько раз приходили — сапоги заляпаны, а я в окошко смотрела — было сухо.

— Если бы ты так воспринимала все, что читаешь! Дедуктивный метод! Аналитический ум! Между прочим, живу на соседней улице. Плохо ты меня знаешь, если предполагаешь, что я неудобно устроился. Просто, ездил куда-то. По делам.

— Тем более… Виконт! Это плохо, что мы с вами в разных местах. Мы же еще в поезде, в самом начале, договорились, что будем поддерживать друг друга. И про откровенность… А вы не все мне говорите, я чувствую…

Виконт поднялся и подошел к окну.

— Ложись, довольно разговоров, ты слишком долго на ногах. Укладывайся, пока я любуюсь красотами Смоленска. А переезды ни к чему. Ты почти здорова. День-два и мы продолжим путь.

— А Кузьмин уехал, — переодеваясь, сказала Саша. — Как же мандат, он оставил вам эту бумагу?

— А ты разве не спала, когда Виталий Константинович сюда приходил?

— Спала. Мне Даша сказала.

— Ты легла уже? — Виконт обернулся, медленно прошелся взад-вперед по комнате, наконец, остановился перед ней и прищелкнул пальцами:

— Доберемся, Саша! С мандатом, без мандата. Доберемся. Ты что, сомневаешься во мне? Я дал повод?

Саша, натянув одеяло до подбородка, посмотрела на него. Он такой сильный и непобедимый! Как никто. Она, действительно, ни разу не видела его поражения. И никакой жалости, участия, просто, не допускает, смеется. Даже, если принимает заботы, то, как будто приятное угощение, а не что-то необходимое! Это он сам ее распустил так, что она стала настоящей тиранкой. Она ведь сейчас абсолютно не знает о его затруднениях, огорчениях. А может быть, их нет? Такой удачливый человек? Ведь правда, удачливый. Иногда приходит к удаче каким-то странным путем. Но приходит всегда! Что касается внешнего вида… Пусть Даша сто раз говорит, что он усталый, но такой необыкновенный, взрослый, красивый. И не просто красивый, а как это говорится в романах? Неотразимый! Дойдя до этого места в своих размышлениях, Саша слегка прерывающимся голосом сказала: