Третья месть Робера Путифара

Случай привел их к той самой лестнице, которую они искали с самого начала. Они быстро вскарабкались по ней и внезапно вновь окунулись в многоголосье концерта. Они взошли на железный мостик над сценой и облокотились о перила. И сцена, и зал были видны как на ладони. Прожектора метались, высвечивая то артистов, то зрителей, это было что-то ослепительное и оглушительное.

— Поспешим! — спохватился Путифар. — А то как бы нас не застукали.

Они чуть не забыли, зачем сюда залезли. Тем не менее, суетясь на неосвещенном мостике, поспешили пересыпать содержимое своих пакетиков в один большой мешок для мусора: надо было вытряхнуть разом все шесть тысяч листовок и тут же удирать. Путифар взял мешок и приготовился.

— Кондиционеры как раз под мостиком, — объяснил он матери. — Это нам на руку.

В этот самый миг все прожектора погасли, только Одри осталась в кругу янтарного света. Настала тишина, едва колеблемая хрупкими звуками фортепьяно. Одри запела, стоя у кулисы перед занавесом, и голос ее звучал так близко, что казалось, она шепчет им на ухо:

Кто ответить готов,

Как быть, если время сорвалось с тормозов?

В чем тайна и в чем секрет

Ребенка, которому тысяча лет?

Путифар с матерью слушали как завороженные.

— Это его песня… — прошептала старая дама.

— Да… — отозвался сын.

Жизнь, я вижу, мчится бегом

В хрупком теле твоем.

Никто не знает, и я не пойму,

Почему,

Почему ты такой,

Вот такой…

— Чего же ты ждешь? — встрепенулась мадам Путифар. — Давай!

Он взял мешок, поставил его на перила.

— Ну, высыпай, Робер!

Он сделал глубокий вдох и опустил мешок.

— Не могу, мама.

— Давай сюда!

Она перехватила у него мешок и приготовилась вытряхнуть.

И чем меньше осталось дней,

Тем люблю я тебя сильней,

С каждым днем все сильней… —

пела Одри, стоя неподвижно и улыбаясь.

Я спешу любить,

Пока не поздно, спешу любить,

Спешу любить…

— Ну что, мама?

— Я… я тоже не могу.

Время не остановить,

И мне хочется выть,

И это ты утешаешь меня,

Не я тебя, а ты меня,

Утешаешь, смешишь

И плакать мне не велишь…

В зале затеплились огоньки зажигалок. Путифар с мамой дослушали песню до конца.

И тогда я жизни славу пою

И плакать сама себе не велю,

Чтоб сравняться с тобой,

Чтобы мог ты гордиться мной,

Потому что ты — такой,

Вот такой…

И чем меньше осталось дней,

Тем люблю я тебя сильней,

С каждым днем все сильней…

Я спешу любить,

Пока не поздно, спешу любить,

Спешу любить…

Грянули аплодисменты, и сцену снова залил яркий свет. Хористы и музыканты сразу, без перехода начали новую песню.

— Ну и как тебе эта песня? — спросил Путифар.

— Немного коряво, — сказала его мать. — Но… за душу берет. Особенно теперь, когда мы знаем…

Она нашарила в кармане платок и промокнула глаза.

— А тебе как?

— То же самое… — буркнул Путифар, стесняясь, что позволил себе расчувствоваться. — Ну, что теперь?

Не сговариваясь, они повернулись и пошли к лестнице, оставив мешок на мостике. На сей раз им сопутствовала удача: они сразу нашли зал и вернулись на свои места.

— Опять они! — зашипели маленькие зрительницы, сидящие за ними. Но они так съежились и пригнулись, что больше претензий не было до конца концерта.

Одри только дважды выходила на вызовы, прежде чем уйти окончательно. Послала воздушные поцелуи всем присутствующим, сказала девочкам, что она их любит, девочки ответили тоже воздушными поцелуями, последний раз прокричали, что и они ее любят. Концерт окончился.

Путифар с матерью почти уже протиснулись к выходу, когда сзади кто-то его окликнул:

— Месье! Секундочку! Вы ведь месье Портифар?

У него душа ушла в пятки. Ну вот, попался! Так он и знал! Кто-то их заметил на мостике. Наверняка нашли мешок. Его удивило только, откуда узнали, как его зовут, — пусть и приблизительно. Что делать? Бежать и затеряться в толпе — а как же мать?.. Так что он обернулся и спросил:

— Что вам угодно?

Юноша в джинсах и футболке вид имел вроде бы не угрожающий.

— Вы — месье Портифар?

— Путифар, — поправил тот.

— Одри хотела бы вас повидать. Она ждет вас в своей гримерке. Пойдемте провожу.

15. Встреча

Они пробились против течения людского потока, устремившегося к выходу. В фойе еще толклись две-три сотни девочек с ручками и блокнотами в надежде на автограф. Они прошли в неприметную дверь слева, и юноша повел их какими-то незнакомыми коридорами. Он шагал быстро, не оглядываясь, за ним метрах в трех — Путифар, следом рысцой поспевала его мать.

— Что этой девчонке от тебя надо?

— Понятия не имею, мама…

Наконец они добрались до коридора, где находились гримерки, но теперь тут было людно и шумно. Во все стороны сновали музыканты, танцоры и хористы. Отовсюду слышались взрывы смеха.

— Нам в тот конец, — пояснил юноша.

«Знаю», — чуть не брякнул Путифар и тут сообразил, что ведь брат Одри их узнает. Придется объяснять, с чего их понесло в гримерку во время концерта. Беспокоиться об этом, впрочем, было поздно: юноша уже стучал в дверь:

— Одри! Привел я твоего дяденьку!

И тут же она предстала перед ними — сияющая, в легком зеленом пеньюаре. Явно только что из душа — светлые волосы были еще мокрыми.

— О месье Путифар, как я рада вас видеть! Заходите! И вы, мадам!