Он вздохнул, затем выудил двадцать баксов из бумажника.
- Теперь я работаю на вас.
- Дешево берете.
- Это аванс. – Я помахала у него перед носом двадцаткой, которую он только что мне вручил. – Добавьте несколько нулей и получите мою стоимость за день. Я пришлю вам счет. Мало не покажется. – В конце концов, мне же нужно что-то вложить в свою карьеру рестлера. – За Йостом уже следит мой человек, и он от него не отцепится. Зуб даю, Йост его никогда в жизни не вычислит. – Разумеется, я не собиралась посвящать их в то, что мой человек – это призрак-гангстер подросткового возраста. – Если док совершит что-то подозрительное, мне тут же доложат. А прямо сейчас, пока мы с вами разговариваем, моя помощница шерстит его прошлое. Если там найдется что-то интересное, мы сразу узнаем.
- Так вы уже под него копаете? – удивился Лютер.
- Я же говорила вам, что хочу найти вашу сестру. А поскольку супруги всегда считаются главными подозреваемыми в исчезновении жен или мужей, то разумеется, я уже копаю под Нейтана. – Наклонившись к Дину, я доверительно сообщила: - Как копала бы и под тебя, будь ты на его месте.
- Копы ищут в том же направлении, что и вы? – спросила Моника. – ФБР считает его подозреваемым?
- Для ФБР все подозреваемые, – уклончиво ответила я ей.
Меня всерьез удивляло, как Йост решился на что-то подобное с родственничком вроде Лютера Дина. Может быть, док почему-то впал в отчаяние. А отчаявшиеся мужики совершают отчаянные поступки. И, судя по всему, Терезе Йост ничего хорошего это не сулило.
Искра надежды, загоревшаяся в Монике, меня доконала. Похоже, она слишком в меня верила.
- Есть тут туалет? – наконец-то спросил Лютер, осматриваясь по сторонам.
- Вон там, - показала я в сторону мужской уборной и стала смотреть, как он устремился в том направлении. Отчасти потому, что должна была убедиться, что он не услышит нас с Моникой, но в основном потому, что у него была классная задница.
Когда за ним закрылась дверь, я посмотрела на Монику:
- Итак, у нас несколько секунд. Чего вы мне не договариваете?
Ее глаза широко распахнулись.
- Не понимаю, о чем вы.
- Тик-так, - произнесла я, поглядывая на дверь мужской уборной. Если повезет, то Лютер приверженец хотя бы минимальных основ гигиены. Но с мужиками ни в чем нельзя быть уверенной. Я посмотрела на Монику с сочувствием: - Я знаю, что вы несете бремя вины. – Моргнув, она опустила голову, и я продолжила: - Я никому ничего не скажу, Моника. Но мне нужно знать все аспекты этого дела.
Ее губы сложились в печальную линию, когда она нехотя призналась:
- Лютер не знает. Я больна.
Как я и подозревала. Желтоватого оттенка кожа и такие же ногти, если не считать белых горизонтальных полосок на них. Но по-прежнему не могла понять, как это объясняет чувство вины.
- Извините, но…
Моника покачала головой:
- Нет. Лютер не знает не просто так. Есть причина. Когда умерла наша мать… - Она замолчала и, промокнув глаза салфеткой, посмотрела на меня. – Ему пришлось несладко, Чарли. Она долго болела, а когда умерла…
Она снова замолчала, и я накрыла ладонью ее руки в знак поддержки.
Моника перевернула мою ладонь, крепко сжала и, наклонившись ко мне, прошептала:
- Он пытался покончить с собой.
Сказать, что я была в шоке, было бы невероятным преуменьшением. У меня отвисла челюсть, и, как бы я ни пыталась совладать с собой, Моника это заметила:
- Понимаю. Мы все были поражены. Он очень тяжело воспринял ее смерть.
Мой взгляд вернулся к уборной. На берегу по-прежнему было чисто, поэтому я спросила:
- Он обращался за помощью?
- Да. То есть он ходил к терапевту, но сейчас ему намного лучше.
- Я очень рада. Могу я спросить, чем вы больны?
- Вы можете спрашивать о чем угодно, - печально улыбнулась Моника. – Врачи не знают. Мне ставили диагнозы от синдрома хронической усталости до болезни Хатчинсона. Но никакое лечение не привело к результатам. Мне становится все хуже, и никто не знает почему.
Лютер уже возвращался к нам, когда я задала еще один вопрос:
- Моника, почему вы думаете, что ваша болезнь виновата в том, что Тереза исчезла?
Ее губы сжались в тонкую линию, и чувство вины пошло новой волной.
- Страховка. В Швеции есть клиника. Тереза изучила сведения о ней вдоль и поперек. Мне кажется, она застраховалась из-за меня, чтобы я смогла туда поехать. – Лютер приближался к нам. Моника наклонилась ко мне и быстро проговорила: - Ему нельзя знать, что я больна.
Я быстро стиснула ее ладонь, и мы откинулись на спинки своих сидений как ни в чем не бывало.
Лютер уселся рядом с нами как раз в тот момент, когда через главный вход вошел папа. Я поспешно водрузила очки на лицо.
- Привет, пап, - поздоровалась я, широко улыбаясь. – Это мои клиенты – Моника и Лютер.