Третья половина жизни

В квартире было тихо. В детской спали дочь Женя и сын Юлий. В спальне тоже не было света, но Мария Александровна, жена Завенягина, не спала, она тоже ждала звонка. В кабинете на письменном столе, освещенном настольной лампой, не было ни одной бумажки. Все документы были заранее уничтожены. Но Завенягин знал, что это его не спасёт. Что нужно, то и найдут. Ещё были очень свежи в памяти большие московские процессы. Их было три. Главными обвиняемыми на первом процессе в августе 1936 года были Зиновьев и Каменев. Второй процесс над Радеком, Пятаковым, Сокольниковым и другими членами «Параллельного антисоветского троцкистского центра» состоялся в январе 1937 года. Главными фигурами третьего процесса в марте 1938 года, совсем недавно, стали бывший глава Коминтерна Бухарин и бывший председатель Совнаркома Рыков. На всех трёх процессах Завенягин сидел в партере Колонного зала Дома Союзов и слушал, как подсудимые обвиняют себя в немыслимых, чудовищных преступлениях. Зиновьев: «Мой изощренный большевизм превратился в антибольшевизм, и через троцкизм я пришёл к фашизму». Каменев: «Я требую для себя расстрела». Ветераны партии, организаторы революции, соратники Ленина – шпионы? Как это понимать?

Лишь однажды в ходе третьего процесса произошла заминка, когда Крестинский, заместитель Молотова по Наркомату иностранных дел, член ленинского ЦК, заявил: «Я не совершил ни одного из тех преступлений, которые мне вменяются». Но уже на следующее утро он отрёкся от своих слов: «Прошу суд зафиксировать моё заявление, что я целиком и полностью признаю себя виновным. Вчера под минутным чувством ложного стыда, вызванного обстановкой скамьи подсудимых, я не в состоянии был сказать правду».

Вся Москва была ошеломлена. Ходили самые дикие слухи. Говорили, что на процессе были не обвиняемые, а их двойники. Ещё говорили, что осуждённых не расстреляли, как было объявлено, а сослали в закрытый город, где они живут на всём готовом. Это как бы их плата за ту роль, которую они послушно исполнили в процессах. Но Завенягин знал – всех расстреляли. И «любимца партии» Бухарина, и «золотое перо партии» Радека, и бывшего наркома НКВД Ягоду, организатора первого процесса. Для себя он понял одно: этой страшной силе невозможно противостоять. Те редкие люди, которые побывали в жерновах этой чудовищной машины и чудом сумели из них вырваться, говорили: «Подпишешь – четвертак, не подпишешь – вышка». Завенягин старался не думать, как он поступит, ещё будет время об этом подумать.

И вот – ночной звонок, которого он ждал так напряженно, что сейчас даже почувствовал облегчение. Кончилось ожидание.

Он сменил домашнюю куртку на пиджак и вышел из кабинета. На пороге спальни появилась Мария Александровна, негромко спросила:

– Я открою?

– Нет, это за мной. Успокой детей.

Звонок повторился. Завенягин открыл дверь. Он ожидал увидеть на лестничной площадке чекистов в кожаных фуражках и перепуганных понятых. Но перед дверью стоял только один человек в военной форме с кубарями младшего командира в петлицах.

– Товарищ Завенягин? Вам пакет. Распишитесь.

В кабинете он вскрыл пакет. В нём был всего один листок с запиской от руки. В ней сообщалось: «Завтра в 14.00 состоится заседание Совнаркома. Ваше присутствие обязательно». Подпись: Каганович.

Заседания Совета Народных Комиссаров СССР проходили в Кремле, в зале на втором этаже бывшего Сената, в котором ещё со времен переезда правительства из Петрограда в Москву размещался Совнарком и где, как было известно только узкому кругу посвященных, находился кабинет Сталина. Вёл заседания председатель Совнаркома Молотов. Рядом с ним за массивным столом на невысоком помосте сидели члены правительства. В зале с расположенными амфитеатром креслами – заместители наркомов, сотрудники их секретариатов и вызванные на совещание специалисты. Сталин обычно неторопливо прохаживался позади президиума – в полувоенном френче, в мягких кавказских сапогах без каблуков, с незажженной трубкой в руке.

Так было и на этот раз. Но уже в фойе, где обычно ответственные работники обменивались новостями, Завенягин почувствовал себя изгоем. Его сторонились, как прокажённого. В зале он сел в заднем ряду, кресла рядом с ним так и остались пустыми. Начало заседания он прослушал вполуха, напряженно пытаясь угадать, что его ждёт, но так и не понял. Наконец Молотов повернулся к Кагановичу:

– Прошу, Лазарь Моисеевич.

Нарком поднялся во весь свой немалый рост, внимательно оглядел зал. Увидев в заднем ряду Завенягина, удовлетворенно кивнул.

– Мы получили сведения о крайне неудовлетворительном положении на строительстве Норильского комбината, – начал он. – План первых четырёх месяцев этого года выполнен на десять процентов. Это означает, что стройка стоит. По начальнику Норильлага Матвееву мы уже приняли решение. А вот кем его заменить – вопрос. Управление кадрами предложило несколько кандидатур. Некоторые товарищи наотрез отказались, других отклонили мы… Иосиф Виссарионович, вы хотите что-то сказать? – прервался Каганович, заметив жест Сталина.