Третья половина жизни

– Да, скажу. – Сталин остановился у стола, заглянул в папку с документами. – Мы сейчас обсуждаем кандидатуры… ищем человека, который мог бы возглавить строительство… – Снова заглянул в бумаги. – Норильского горно-металлургического комбината. Как доложил нам нарком Каганович, предложения товарищей из Управления кадрами не могут быть приняты. И у меня появилась мысль… у нас же есть такой человек! Талантливый инженер, крупный организатор промышленности, все мы его хорошо знаем и ценим. Я говорю о товарище Завенягине. Как заместитель наркома он должен присутствовать на этом заседании… он здесь?

Завенягин встал.

– Да, товарищ Сталин.

– Сидите, товарищ Завенягин. Я пока просто размышляю… делюсь с членами правительства своими соображениями. Возникают два вопроса. Первый вопрос, который мы всегда задаем себе: справится ли этот товарищ с делом? Вся деятельность товарища Завенягина проходила у нас на глазах. Он сумел в корне перестроить работу Магнитогорского комбината, дал самый дешевый металл. И мы не удивились, когда в этом же зале наш незабвенный Серго настоял на назначении товарища Завенягина своим первым заместителем, иначе говоря – вторым человеком во всей нашей социалистической индустрии. Увы, ученику не удалось поработать с учителем. Не выдержало горячее сердце Серго. И наш молодой товарищ разделил с нами наше горе. Я помню его слова с трибуны Мавзолея, очень хорош помню. А вы, товарищ Завенягин, их помните?

– Да, товарищ Сталин.

Он хорошо помнил своё выступление на траурном митинге в день похорон Орджоникидзе. Эта запись хранилась в архивах радиокомитета:

«Рабочие, работницы Магнитки и все трудящиеся Урала, от имени которых я выступаю, потеряли в лице товарища Серго Орджоникидзе своего верного и близкого друга. Велико наше горе! Особенно велико оно у тех, кто воспитан им, кто видел в нем нежного отца и полного сердечной дружбы бесстрашного и талантливого руководителя и наставника. Товарищ Серго не может умереть для дела, за которое он боролся. Его имя стало нашим знаменем…»

– Да, не удалось ученику поработать с учителем, – продолжал Сталин. – Но и без наставника товарищ Завенягин успешно работал, взвалил на себя огромный груз руководства всей нашей промышленностью… Интересно, сколько дел руководитель такого масштаба решает за один день – например, вчера?

– Ни одного, товарищ Сталин.

– Вот как? А позавчера?

– Ни одного, товарищ Сталин. По распоряжению наркома Кагановича я отстранен от работы.

Сталин укоризненно покачал головой.

– Это нехорошо. Товарищ Каганович нерационально использует кадры. Но я думаю, что на первый вопрос мы можем ответить утвердительно: да, товарищ Завенягин способен справиться с делом, которое мы хотим ему поручить… Но тут возникает второй вопрос: согласится ли он? Не покажется ли ему это назначение оскорбительным? Сейчас в отрасли, которой он руководит, работают миллионы людей. А на стройке этого… – Заглянул в бумаги. – Норильского комбината всего несколько тысяч…

– Контингент Норильлага – девятнадцать тысяч, – подсказал Каганович.

– Всего девятнадцать тысяч, – повторил Сталин. – Но разве для настоящего коммуниста имеет значение масштаб дела? Разве к лицу настоящему коммунисту разделять задания партии на важные и неважные? Нет, не к лицу… А теперь нам остается спросить товарища Завенягина: согласен ли он принять новое назначение?

– Да, товарищ Сталин.

– Другого ответа мы и не ждали. Назначением товарища Завенягина Совнарком подчёркивает, какое значение он придаёт этой стройке. Думаю, можно перейти к следующему вопросу…

III

В конце апреля 1938 года в деревянном здании управления Норильскстроя на Нулевом пикете представитель ленинградского института «Союзникельоловопроект», средних лет инженер в двубортном костюме, знакомил руководителей стройки с будущим Норильска и комбината, каким оно виделось проектировщикам ленинградского СНОПа. На стенах были развешены планшеты с планами рабочего посёлка и схемами рудников «Гора Рудная» и «Угольный ручей». Всё это украшал плакат очень оптимистического содержания: «Догоним по градостроительству Подкаменную Тунгуску!»

Весна в том году задержалась с приходом в Норильск. Морозы спали, световой день удлинился, но обрушились небывалые пурги. Балки и бараки заметало по самые крыши, машины глохли в пятиметровых сугробах, при порывах ветра ничего нельзя было увидеть в нескольких шагах. Люди, вызванные на совещание, долго отряхивались от снега и только потом раздевались и усаживались на табуретки и деревянные лавки.

Слушателей было человек двадцать. Многие в форме НКВД, другие в штатском, вольнонаёмные. Несколько человек были в невзрачных серых куртках, инженеры из расконвоированных.