Третья половина жизни

– Так и хочется спросить: чем же вы тут, дорогие товарищи, занимались? Как бы мне хотелось ответить: пьянствовали, дорогой товарищ, и в карты ночи напролёт резались. Хоть не обидно было бы! А то… Чем мы, Александр Емельянович, занимались?

– Дорогой, – ответил Воронцов. – Поезда из Дудинки шли по двадцать восемь суток. Всего сто два километра. А летом ещё хуже будет. Тундра поплывёт, вообще связь с Дудинкой прервётся.

– «Справка об итогах работы…» – прочитал Завенягин. – Для чего составлена эта справка?

– Я приказал. Для себя. Понимаю, выглядит как обвинительный приговор. Мне. Но я привык правде в глаза смотреть… И всё-таки не ждал. Разрешили отпуск. Лиза с детьми должна была вылететь через неделю, я следом… Ладно, чего это я плакаться начал? Тебе-то не легче. Как говорится, с высокого коня… Вот ключи от сейфа, держи. Это вот только заберу. Это моё…

Матвеев с лязгом открыл дверцу громоздкого железного сейфа, достал какой-то длинный предмет, обёрнутый в кусок шелка.

– Что это? – спросил Завенягин.

– То, что заработал за всю жизнь. Два тяжелых ранения и это… Можешь посмотреть.

Развернул шёлк, показал кавалерийскую шашку в ножнах с золотой отделкой. На ней было выгравировано: «Отважному барсу, красному батыру Матвееву. Командарм Фрунзе».

– Такие вот, Авраамий Палыч, дела… Пять тысяч золотых рублей басмачи за мою голову давали. Воронцов знает, не даст соврать. Я же не строитель – чекист. Мне бы полк или хотя бы сотню, любую банду бы взял!.. Да ведь и ты, Завенягин, такой же. Все мы одного корня. Ты же на Украине с бандами воевал?

– В Донбассе. Потом направили в Горную академию.

– А меня в другую сторону, на басмачей. После второго тяжелого, в грудь, долечивался на Кавказе, в санатории нашего наркомата. Дорогу там строили, из рук вон, глаза бы не глядели. Скучно, вмешался. Сказали: хорошо, строй. Построил. На Ахун-горе смотровую площадку видел? Моя работа. Так вот и стал строителем. Автодорога в Карелии, потом железная дорога в Мурманской области. В тридцать пятом – сюда. А это не площадка на Ахун-горе. Такая вот получилась карьера.

– Почему не отказались?

– А ты почему не отказался? Я солдат, приказы не обсуждают.

В приёмной застрекотал телеграф. Саша принял сообщение, с лентой в руках вошёл в кабинет.

– Владимир Зосимович, вам. Из Москвы.

– Уже не мне. Всё – Завенягину.

– Лично вам.

Матвеев взял ленту, прочитал.

– Срочный вызов. В Москву. Спецрейсом… Всё ясно. Ну, прощай, Александр Емельянович. Лизе и детям помоги выехать.

– Отправлю первым же пассажирским рейсом, – пообещал Воронцов. – Не беспокойтесь.

– И ты, Завенягин… В общем, желаю тебе повоевать здесь… Не так, как я.

Молча посидел, поднялся. В приёмной позволил Саше набросить на плечи шинель. С порога обернулся.

– Прощайте!

Отсалютовал сверкнувшим клинком, бросил шашку в ножны и вышел. Простоволосый, в распахнутой шинели, с золотой шашкой под мышкой, шагнул в ночь, в режущие прожектора. И исчез. Навсегда.

В Москве Матвеева арестовали, едва он сошёл с самолётного трапа. Больше года он просидел во внутренней тюрьме Лубянки. В апреле 1939 года его приговорили по статьям 58-7, 58-8 и 58—11 УК РСФСР к пятнадцати годам тюремного заключения и к пяти годам поражения в правах с конфискацией всего имущества. В приговоре было записано: «Матвеев, будучи начальником Норильскстроя, по заданию врагов народа как участник контрреволюционной организации занимался вредительством в строительстве Полиметаллического комбината, вредительски построил железнодорожную ветку Норильск–Дудинка». Определением Военной коллегии Верховного суда СССР от 16 августа 1935 года тюремное заключение было заменено отбыванием наказания в исправительно-трудовом лагере на тот же срок. Из тюрьмы Матвеев отправили в село Талаги под Архангельском на лесосплав. Упал в реку, заболел воспалением лёгких, потом туберкулёзом. В 1955 году Военная коллегия Верховного суда постановила: «Матвеева Владимира Зосимовича из-под стражи немедленно освободить». А его уже летом 1948 года освободила смерть.

– Давай, Александр Емельянович, работать, – предложил Завенягин, нарушая тяжёлое молчание. – Что главное? С чего начать?

– Не спеши, – попросил Воронцов. – Пока мы ещё не начальник и подчинённый, а вроде как сокурсники, хочу спросить. Не из любопытства. Эти вопросы ты будешь читать в глазах у всех.

– Спрашивай.

– Как всё это понимать? Ещё год назад ты звонил, хотел перевести меня на Магнитку, а теперь…

– Приказ.

– Чем вызван этот приказ?

– Стране нужен никель. Без него невозможно производство высококачественных сталей, танковой брони. Покупаем за границей. Мало того что платим золотом. Это как своё горло в чужих руках. В любой момент…

– И поэтому первый заместитель наркома тяжелой промышленности, где всё от нефти до авиации, три четверти нашей промышленности!.. и этот человек направляется в Богом проклятый, никому не известный Норильск? Уж не для того ли, чтобы подчеркнуть всесоюзное значения нашей стройки?.. Чему ты усмехаешься?

– Я уже слышал такое объяснение.

– От кого?

– Неважно.

– Твоё согласие спрашивали?

– Да.

– Ты мог отказаться?

– Нет.