Третья половина жизни

– Снова вроде как шум?.. Да, одряхлел дом. И срублен недавно, лет десять всего, для дома это не срок. Дома без людей быстро дряхлеют. Неужели я спутал? Не должно бы. У нас, кто всю жизнь при рации, слух острый. И спутать, стенки кто простукивает или это дом от старости… А ну-ка, попробовать.

– Тише! Разбудите всех.

– Что вы, тут хоть из пушки… Ишь ты, и вправду! Эй, малый, ты чего выскочил?

– Ёжики. Тут где-то. Андрей Палыч, посветите.

– Какие ёжики, Задонский? О чём вы?

– Ёжики, точно, чего вы смеётесь? Я знаю, у нас дома двое жили. Чуть ночь, так и пошли стукотить по избе. Это они мышей ловят. Нужно в ящик посадить, а то в спальник залезут, ну их!

– Совсем обалдел малый спросонок! Ветер это. В здешних местах только люди да клопы выживают. Зимой морозы под пятьдесят, откуда ёжикам взяться?

– Вы уж, Мартыныч, не знаю за кого меня держите! Думаете, мне не обидно? Ветер! Ветра-то третий день нету. Сами говорили, после циклона всегда затишье. Не так, что ли?

– Было, говорил.

– Это мы здесь стучали. Случайно. Идите спать, Задонский, у вас с Хазановым завтра трудный маршрут.

– Опять небось на ту буровую? У, холера, вся это геология, связался я с вами! И тянет его туда, и тянет, будто ближе буровых мало!.. Мартыныч, возьму тушёнки жестяночку, а? Организм требует. Не полопаешь, не потопаешь. А топать туда, вон Андрей Палыч сам знает, не даст соврать – двадцать три кэмэ в один конец!

– Возьми, что ж с тобой сделаешь… Ёжики – приснится же такое! Вот за что я Север люблю, никакой гадости здесь не водится. Ни змей, ни скорпионов там всяких… Андрей Павлович, а парень-то верное наблюдение сделал.

– О Хазанове? Не удивительно, что его туда тянет. Обнаружить в таких местах бесхозную буровую, не каждый день такое бывает. Это всё равно что в городе найти сто рублей. Даже двести.

– Верно, двести рублей редко находят.

– Их редко теряют.

– И это верно. Только я про другое. Ветра-то в самом деле нету. И вчера не было… А?.. Ладно, прямо спрошу. Чего вы ищите, Андрей Павлович?

– То, чего не терял. Как и все геологи. Как обычно оформляется техническая документация на буровые работы?

– Ну, журналы у них там. Смену сдал, смену принял. Сколько метров пробурили, какие породы. Вам лучше знать, вы же учёный.

– Учёный я не этому. Гидрогеохимия и разведочное бурение – разные вещи. Эти журналы что, толстые, тонкие?

– Да изрядные, как хорошая книга. Штуки по три на каждую буровую. Когда работы здесь закругляли, у Шубина целая библиотека собралась… Так вы, Андрей Павлович, не геолог? Как же вы здесь оказались?

– Да как и вы, случайно. Вряд ли вы в молодости предполагали, что всю жизнь просидите у рации по таким вот медвежьим углам.

– Это как посмотреть. Сами-то мы, Чесноковы, с Поволжья. От голода подались в Мурманск, на строительство порта, я тогда ещё пацаном был. На кораблях к радиоделу и приспособился. С Кренкелем на Северной Земле зимовал, от самого Отто Юльевича Шмидта собственную его книгу с дарственной надписью имею. Потом, правда, к людям потянуло. Да тут своих надо было кормить, старика-то моего в трюме придавило, мать осталась с двумя сестренками. А там и война… Так оно всё и бывает. В молодости поманивает туда, где людей поболее. А к старости к тишине тянет. Только вам-то, Андрей Павлович, рановато тишины искать. Сколько вам – лет тридцать пять?

– Тридцать четыре.

– Завидная пора. И молодой ещё, и уже не дурак. Оно, правда, и в молодости в тишине немного побыть, сам с собой, очень это дело полезное… Так вы, значит, полагаете, что они где-то здесь?

– Они? Что вы имеете в виду?

– Документы с той буровой. Что ж, хорошее рассуждение. Если этих журналов нету там, где им положено быть, где-то же они есть.

– Если они вообще есть. Кто такой Шубин?

– Шубин?

– Да, Владимир Семенович.

– Начальник нашей экспедиции.

– Спасибо, Мартыныч, теперь я знаю, кто у нас начальник. В своё время он руководил здесь буровыми работами, это я тоже знаю. Что он за человек?

– Очень я затрудняюсь, что вам на это ответить. Одно дело, если бы он у меня про вас спросил. А вы про него – совсем другое. Потому что вас я неполных две недели знаю, а с ним три года, считай, бок о бок прожил. В этом же доме. Я у себя, при рации. А он – в том вон углу его койка стояла, за фанерной отгородкой, вы её разломали, когда верстак под свою лабораторию делали.

– У начальника партии не было своей комнаты?

– А откуда бы её взять? В каждом доме людей было что селедок. Триста пятьдесят человек работали, представьте-ка! Это мы сейчас, как князья. А тогда чуть ли не вповалку спали. В той комнате, где вы с Хазановым разместились, производственный отдел жил. В той, где я и Задонский, – бурмастера. Где журналист и ревизор – геологи. А в той, где студентка, механики. Такие жеребцы были, весь дом голыми бабами залепили, фигуристками, и сейчас вон висят… Пойду, однако. Запрос Игоря Константиновича и вашу радиограмму я передал. Ложиться надумаете, дровишек подкиньте. И лампу задуйте, чего керосин жечь!

– Скажите, Мартыныч, вы вообще никому не доверяете? Или только мне?