Третья правда

- А дочь... всё в порядке, Ваня, - заговорил тот быстро и облегченно. - Вырастили! Нужды она не знала, сама тебе скажет! Выучилась она на учительницу, замуж вышла, за учителя тоже... Ничего мужик...

Последнее Селиванов проговорил не очень уверенно и, поймав вопрос в глазах Рябинина, поторопился разъяснить:

- Муж он ей хороший, ей-Богу, не обижает... Шибко партийный он только, у меня с ним разговору не получалось...

- Дурак, что ли?

- Чтоб сказать дурак, оно вроде и нельзя! Сам увидишь! Людишки так вокруг все поизменя-лись... Жить-то полегче стало. И оно понятно! Ежели один будет пахать с утра до вечера, то другой грабить будет не успевать... Да и власть вроде в лютости поостыла, а мужик ей тут же гимну подпоет под ее ж трубы... А людишки, они теперь, окромя взаправдашних дураков, безглазые какие-то... Смотришь им в зенки, а там только большой кружочек да малый. Малый туда-сюда бегает... А жизни в ем нет! Глядишь на человека, а человека не видишь! Ему сс...ь в глаза, а он тебе про культю личности...

- Не мели! - с досадой перебил его Рябинин. - Дочь-то про меня знает?

Селиванов опять глазами забегал.

- Ты ведь, Ваня, того, враг народа... Как бы ей жить-то? Пытала она по детству, где, мол, мамка да папка... Ну, говорил, мамка, дескать, померла по болезни, а папка, ну это... пострадал, мол, безвинно.

Увидев страдание на лице Ивана и белеющий в костяшках кулак, он снова заспешил:

- Но худого слова про тебя не было, Ваня, сама тебе скажет!

- Как она скажет, - простонал Рябинин, - если не ждет меня! А если объявлюсь, каким глазом посмотрит на меня, каторжника!

- А как я ей скажу, так и посмотрит, и никак подругому! - вдруг заносчиво вскинулся Селиванов.

- Ты?!

Селиванов смутился.

- Баловал я ее, Ваня. Любит она меня, сукиного сына! Я ж ее мехами, как королеву, разукра-сил! А в Иркутск без гостинца не приезжал! Все мои стволы на ее работали! Да и я к ней прилепился сердчишком...

Тут ему показалось, что наболтал лишнего, и поторопился загладить болтовню.

- Но ты на меня ревность не имей, Ваня! Я ведь, если по правде, и сам тебя уже не ждал... А теперь я ее тебе передам, как в рамочке! Когда скажешь, и поедем! Хоть завтра. А?

- Поедем... - неуверенно ответил Иван. - Кончай банку!

Селиванов разлил по стаканам остатки.

Электричка моталась, дергалась и будто спотыкалась о каждый километровый столб. Защелка в двери купе не работала, и дверь со скрипом елозила туда-сюда. Мимо купе все время сновали люди: кто сходил, кто садился, кто бегал из вагона в вагон. И в купейном вагоне не было спасения от суеты и шума. Ягодники с горбовиками и ведрами понабились в тамбуры, и оттуда в вагон клубами шел дым и гомон с непременным матом и анекдотами.

В купе несколько раз заглядывали, но увидев двух насупившихся стариков, проходили мимо. В соседнем купе бренчали на гитаре и орали какую-то дребедень. Все это мешало и думам и разговорам.

- Если тебе десять дали, пошто так долго был?

Рябинин смотрел в окно, ответил не сразу.

- Тяжко было. В побег ходил.

- В побег! - удивленно воскликнул Селиванов. - Так чего ж сюда не прибег?! Кто тебя здесь нашел бы?! Жил бы как царь таежный!

- Досюда добраться надо! - угрюмо ответил Рябинин. - Три раза я из лагеря уходил, и в первой же деревне вязали!

Селиванов хлопал глазами, карежась от стыда за друга.

- Да как же ты давался им? Неужто никто не уходил!

- Уходили, - вздохнул Рябинин. - Да только с кровью... А я того не хотел!

Наткнулся на непонимающий взгляд Селиванова, пояснил:

- Я себе воли за чужую жизнь не хотел! Не понять тебе...

- Точно! Не понять! Ни за что ни про что хапанули человека, загнали в загон, да чтоб за свою волю глотки не рвать - я того понять не могу! Ты уж извини, Ваня, только так вам и надо, стало быть, коли волю ценить не умеете. Хомутники!

Он раздраженно стучал ногой по полу и барабанил пальцами по столику у окна.

- А на что она, воля, - спокойно возразил Рябинин, - когда без облика человечьего останешься? Она - звериная воля получается! Я на зверей насмотрелся...

- А что полжизни в яме провел, это ты облик сохранил, да? А на что ж тогда жизнь? И на кой хрен бежал, если уйти не надеялся? Сроку себе прибавлял?

Рябинин поморщился досадливо.

- Говорю, не поймешь! Невмоготу было... Иной раз скажешь себе: нынче на все пойду! А не получалось! Из зоны уйдешь, на дороге мужика встретишь и знаешь: сейчас побежит и расскажет, и найдут по следу... А все думаешь, может, не выдаст, рожа у него человечья, а почему бы душа - нет?

Селиванов хлопнул ладонью.

- Я этого не понимаю и понимать не буду! Но вот, не в обиду будет сказано, ты в Слюдянке напервой в церковь потопал, попу ручку целовал... Бог-то, Он чем тебе в яме помогал той?

- Помогал, - ответил Рябинин. - А чем, про то ничего сказать не могу... Не потому, что слов нету, а потому, что ты этих слов не знаешь.

Тот раздраженно хмыкнул.

- Не тебе Он помогал, ежели Он есть, а мне, и потому я своей волею жизнь прожил и никакая стерва меня с моей тропы не согнала! А ты для воли своей руки не хотел марать...

- Души, а не руки! - поправил Рябинин. - Руки - что!