Даже сейчас, прикрывая глаза, он ясно представлял женскую фигуру рюмочкой, несколько полноватые бёдра и круглые ягодицы, никак не портившие общего впечатления, а наоборот, заставлявшие сердце влюбившегося полковника всю ночь неистово биться.
Время от времени Иртеньеву начинало казаться, что происходившее ночью ему просто приснилось, и тогда он протягивал руку к стоявшему рядом лонгшезу и легонько сжимал пальцы Ревекки, расслабленно лежавшие на поручне. Она тут же отвечала ему нежным пожатием, Иртеньев открывал глаза, и каждый раз его встречал благодарно-лучистый взгляд женщины.
Так, в полудрёме, они провели несколько часов, пока морской воздух не взял своё, и сначала полковник, а потом и Ревекка, окончательно проснувшись, начали осознавать, что уже скоро гонг позовёт ко второму завтраку.
– Ну, как, выспалась? – с улыбкой глядя на женщину, спросил Иртеньев.
– А ты? – уголки губ Ревекки лукаво поползли вверх.
– Вроде, только есть зверски хочется…
– М-м-м… – Ревекка потянулась в лонгшезе. – А я прямо тебя так бы и съела…
Иртеньев вспомнил, что когда там ночью в каюте, он вставал с кровати, Ревекка обязательно подходила к нему и, обнимая, крепко кусала за то или другое плечо, обязательно растирая следы зубов ладошкой.
– Охотно верю, – Иртеньев прикоснулся рукой к предплечью. – Что, выходит, я тебе здорово нравлюсь?
– И вовсе нет, – Ревекка скорчила смешную гримасу. – Это ты в меня влюбился, причём с первого взгляда. Я сразу заметила, как ты на меня смотрел, ещё там, в первый раз, на галерее…
– Значит, я тебе нравлюсь. – Иртеньев с шутливой гордостью задрал нос вверх.
– Глупый… – Ревекка лёгким движением руки взъерошила ему волосы. – Просто когда ты оказался моим соседом за столом, да ещё слева, я поняла, что противиться бесполезно.
– Ну, это я понимаю… – Иртеньев покачал головой. – Но чтобы вот так… Почему?
– Почему? – переспросила Ревекка и, оставив шутливый тон, серьёзно сказала: – Ты знаешь, я и сама уже думала, почему… Знаешь, когда ты сел рядом, я вдруг почувствовала своё, родное, наверно, поэтому…
– Родное? – удивился Иртеньев и, внимательно посмотрев на женщину, осторожно сказал: – Мне почему-то кажется, что ты еврейка…
– А тебя что, это смущает? – в бархатных глазах Ревекки мелькнуло что-то грустное и после короткой паузы, она добавила: – И оно что-то меняет в наших отношениях?
– Никоим образом, просто я так подумал.
– Правильно подумал, – кивнула Ревекка. – Да, я еврейка. Только наполовину. Мои родители тоже из Польши. Думаю, они и в Америку уехали только потому, что там на смешанный брак никто не обращает внимания… – Она повернулась боком в своём лонгшезе и в упор посмотрела на Иртеньева. – Да, а как ты догадался? Мне говорят, что я совсем не похожа.
– Не знаю, – пожал плечами Иртеньев. – Может потому, что в наших краях много евреев…
– Может… – негромко согласилась Ревекка и, снова прикрыв глаза, задремала.
Разговор сам собой оборвался, и Иртеньев, тоже прикрыв глаза, слушал, как ветер посвистывает в фалах, густо опутавших мачту, и как глухо бьют в высокий борт волны, только теперь обратив внимание, что огромный корабль под их ударами весьма заметно покачивается.
Так, молча, они пролежали в своих лонгшезах почти полчаса, прежде чем Иртеньев спросил:
– Скажи, а что ты там делаешь в Америке?
– Как что? – удивилась Ревекка. – Конечно, работаю.
Такой ответ был несколько неожиданным для Иртеньева, и он осторожно поинтересовался:
– Работаешь?.. Кем?
– В газете. Репортаж, статьи, информация…
– В какой же? – быстро спросил Иртеньев и, с некоторой иронией, перечислил довольно известные Нью-Йоркские газеты: – «World», «Tribune», «Sun», «Herald»?
– Бывает и там, – Ревекка пропустила иронию мимо ушей и пояснила: – Правда сейчас намечается кое-что получше, но, как говорил мой папа: «Не кажи гоп, поки не перескочишь».
Последнюю фразу она произнесла, хотя и с сильным английским акцентом, на таком знакомом Иртеньеву малороссийском наречии, что полковник даже приподнялся в лонгшезе.
– Ты что и польский знаешь?
– Нет, – улыбнулась Ревекка, – только несколько слов.
– А-а-а, – с некоторым разочарованием протянул Иртеньев и, опять опустившись на лонгшез, спросил: – И о чём же ты пишешь?
– Разное. О движении суфражисток, об успехе Айседоры Дункан в Европе, а последний репортаж был о варварстве русских. – Ревекка необычно оживилась, глаза её заблестели, и она с жаром высказалась: – Ты понимаешь, их миноносец всю ночь болтался среди рыбачьих судов и никому не оказал помощи!
Полковник Иртеньев сам читал сообщение об этом в английских газетах и, не вступая в дискуссию, сдержанно заметил:
– Ты, конечно, вольна думать об этом что угодно, но, мне кажется, что миноносец не был русским.
– Ты хочешь сказать, что если бы он оказал помощь, то рыбаки опознали бы его национальность? – мгновенно догадалась Ревекка. – А то, что эскадра русская, они знали и так?
– Именно, – подтвердил Иртеньев и, чтобы скрыть волнение, притворно зевнул.
Однако Ревекка тут же оставила русскую тему и с искренним интересом спросила: