Третья пуля

— Кстати, они всячески преуменьшают свою связь с убийством, хотя и открыли посвященный ему сувенирный магазин рядом со зданием, на углу Хьюстон-стрит и Элм-стрит.

— Я обратил на него внимание, но не заходил, — сказал Боб.

— Теперь они называют его «501, Элм-стрит», а не «Дал-Текс».

— В этом есть определенный смысл.

— Думаю, хороший маркетинговый ход. В настоящее время «Дал-Текс» фигурирует по меньшей мере в тридцати восьми из двухсот шестидесяти пяти официально признанных конспирологических версий. Оно обеспечивает нужные углы, и, как вы увидите, доступ в него и пути отхода были в то время более или менее легкими. Закрывалось здание поздно, и группа стрелков могла беспрепятственно покинуть его. Но вам, вероятно, известно, что Баглиози и Познер[13], два известных последователя версии Комиссии Уоррена, которые изучали все эти версии, даже не потрудились опровергнуть их. Такая операция потребовала бы немалой смелости: войти в общественное здание, проникнуть в офисное помещение, застрелить президента и выйти, насвистывая «Дикси», за десять секунд до появления полиции. Смелости и удачи. Между прочим, в здании в то время работали больше двухсот человек.

— Наверное, большинство из них находилось на Дили-Плаза, подобно мистеру Запрудеру?

— Там всегда околачиваются какие-нибудь ребята.

— Может быть, они были переодеты.

— Возможно. Но в кого? В гигантские браслеты с брелоками? Незнакомцы, в кого бы они ни переоделись, не способны внушить доверие.

— Гигантские браслеты с брелоками?

— Извините, это из фильма Вуди Аллена. Жалко, что вы его не любите.

— Должно быть, я пропустил его, — сказал Свэггер. — Маскировка могла носить длительный характер. Группа сняла офисное помещение и после убийства оставалась там еще полгода, пока не закончился срок аренды… Хотя нет, подождите, черт возьми, ведь маршрут проезда президента не был известен до двадцатого числа!

— Это дает вам возможность разработать грандиозную версию о том, как некая злая сила проникла в правительство и организовала заранее все так, как ей нужно.

— Я инженер и не верю в грандиозные планы, поскольку зарабатывал деньги тем, что исправлял последствия их осуществления. Поверьте мне, ни один грандиозный план не выдерживает столкновения с реальностью.

— Вы говорите как военный, Джек. Я служил в армии двадцать лет и видел, как они осуществляются.

— Я служил в морской пехоте…

— Во Вьетнаме? — перебил Ричард. — Потому и хромаете?

— Нет, в Эквадоре. Там я кое-чему научился. С точки зрения инженерного дела план — это ряд предположений или диаграмм, которые неверны или неосуществимы. Все влияет на все, все меняется, и вы оказываетесь там, где никогда не предполагали оказаться.

— Согласен.

— И все же, черт возьми, расположение этих шести окон позволяет произвести выстрел в голову президента из любого из них. Это весьма привлекательный факт для теории заговора.

— В самом деле. Говорите, вы разбираетесь в баллистике?

— Да. Мне кажется, я понял, каким образом могла быть задействована еще одна винтовка, но никаких доказательств у меня нет.

— Очаровательно. Но не говорите мне, иначе завтра будете кусать локти от злости на себя.

— Я и не собирался. «Интеллектуальная собственность», как вы говорите. Для горного инженера мир ограничивается правами на добычу полезных ископаемых. То, что я выяснил, не дает мне покоя.

— Замечательно. К сожалению, ничего не смыслю в оружии, так что все равно не смог бы оценить это.

— При проведении расследования этого убийства была совершена традиционная ошибка, — сказал Боб, отхлебнув немного кока-колы. — Слишком много заключений об оружии, вынесенных людьми, ни черта в нем не смыслившими. Потрачена впустую уйма времени.

— Я скажу вам, почему. Это слишком масштабное дело. Для того чтобы вникнуть в его суть и сделать правильные предположения, нужно обладать опытом в очень многих областях. Врачи ничего не знают об оружии, специалисты по оружию ничего не знают о мафии, мафиози ничего не знают о ЦРУ, люди из ЦРУ ничего не знают о кубинцах. Рано или поздно наступает момент, когда вы делаете предположение о том, о чем ничего не знаете, и в результате получается ерунда.

— Позвольте задать вам вопрос, Ричард, — сказал Боб. — У вас имеется собственная версия?

— Моя беда в том, что я слишком много знаю. И уже не могу выносить суждения — во всем вижу изъяны и противоречия. Я мог бы в течение двадцати минут рассуждать о металлургическом анализе фрагментов пули, найденной на полу лимузина, или о версии второго стрелка. Но у меня нет своего мнения, и я не могу встать на чью-либо сторону и сказать, кто прав, а кто нет. Как я могу судить об этом? Мне бы хотелось забыть кое-что из того, что знаю, но это невозможно, и в этом мое проклятие. С другой стороны, благодаря этому я хороший аналитик, и это помогает мне в работе.

— Понятно.

— Поскольку вы платите, не возражаете, если я закажу еще пива?

— Разумеется.