Третья раса

— Вот барракуда… — прошептал я, все сильнее поддаваясь охватившей меня тревоге.

Хуже всего — не знать, что происходит. А происходило нечто из ряда вон, иначе красную заставку в Сеть не выбрасывают. Наиболее логичным было предположить внезапный природный катаклизм, вроде сильнейшего землетрясения в океане. Мощные толчки на дне могут поднимать волны высотой метров в тридцать, а то и больше. И хотя такое случается раз в тысячу лет, и в прошлый раз было в Индийском океане всего лет двести пятьдесят назад, но ничего другого мне в голову не приходило. Правда, если напрячь воображение, можно было представить, что бушующий ураган начал набирать невиданную силу, грозящую смести в океане и на побережье все живое. Или, еще того хуже, внезапно выскочивший из тьмы космоса астероид с угрожающей Земле траекторией. Последнее меня напугало до ледяных мурашек, поскольку, даже если межпланетный убийца был обнаружен загодя, сбивать его совершенно нечем. Ни ракет нет, способных вывести заряд на орбиту, ни самого заряда.

Я потер похолодевшие ладони, а заставка на экране все не сменялась изображением диктора, который внесет ясность в происходящее. Мысль об астероиде не выходила из головы, засев там накрепко, вцепившись когтями, впившись зубами… Вспомнилась статья из школьного учебника истории, в которой говорилось о всеобщем разоружении после Десятилетней эпидемии. Тогда велись ожесточенные споры о том, стоит ли уничтожать все термоядерные боеприпасы без остатка или же оставить немного на всякий случай. Профессор Маркович, потомственный физик, очень уважаемый в научной среде не только из-за собственных заслуг, но и из-за того, что его далекий предок когда-то создал первый квантовый вычислитель, высказывался за сохранение хотя бы части термоядерных арсеналов. Но общественность, находившаяся в глубоком ужасе после последней войны, истребившей половину тогдашнего населения, настаивала на полном уничтожении всех зарядов. Главный идеолог разоружения, профессор Вудстронг, подлил масла в огонь тем, что произвел расчеты последствий войны, если бы в ней применялись не только и не столько биотехи, сколько термоядерное оружие. Человечество было в шоке от его выводов, после чего африканский, европейский и азиатский парламенты единогласно проголосовали за Полное Разоружение, включая не только уничтожение ядерных боеприпасов, но и полный запрет на биоконструирование, в том числе и в мирных целях.

Даже морским охотникам с огромным трудом удалось отстоять право на сохранение двух заводов по выращиванию сверхглубинных скафандров-биотехов. Видимо, оставшиеся в океанах твари пугали людей не меньше, а возможно, и больше, чем термоядерные фугасы. Уничтожая сохранившихся с войны биотехов, охотники приобрели настолько мощный авторитет, что вместе с ним получили немалую власть. Сейчас от нее остались лишь отголоски в виде неписаных морских правил, но лет семьдесят назад морской охотник вызывал у людей поистине священный трепет. Охотники были единственными защитниками от кишевших в глубинах чудовищ, да и сейчас остаются единственными, да только самих чудовищ здорово поубавилось с тех времен. Люди немного пришли в себя, а от былого почитания охотников осталось мало. Разве что дети по-прежнему в них играют, мастерят гарпунные карабины и ловят воображаемых пиратов.

И вот теперь произошло нечто ужасное, чего не ожидал никто. Я вспомнил недавние слова Беса о том, что если произойдет что-то из ряда вон выходящее, то и мне найдется место в отряде охотников. Однако теперь это ни сколько не радовало. Честно говоря, я попросту испугался. Сильно.

Наконец заставка сменилась лицом диктора.

— Вниманию всей гражданской Сети! — начал он. — Передаем экстренное сообщение.

Я внутренне напрягся.