А сама ссора была обычная, пустяковая, так было дело. Сводная сестра, ей, наверное, было семнадцать, а мне четырнадцать, сняла трубку как-то летом, когда звонил телефон, там попросили папу. Она сказала мне:
– Позови отца к телефону.
Я играл тогда в компьютер, а отец был на огороде, это было ближе к лету, в мае, что ли. А я и говорю:
– Ты взяла трубку – значит, должна идти.
А она:
– Это же твой отец, тебе легче сходить.
– Но ведь ты взяла трубку? Какая разница, чей отец? – спросил я.
Но она нагло ушла к себе в комнату. Я выругался на нее. Подождал секунд тридцать и пошел за папой. И как-то не сложилось помириться потом.
А теперь она гладила белье, спустя четыре года, и вдруг сказала мне:
– Привет, – и отвернулась обратно гладить белье.
Опрометчиво. Под действием вина я истолковал ее приветствие по-своему. Я подошел к ней и взял за зад. Она удивленно-истерично хихикнула и отстранилась, как будто кто-то пошутил так нелепо, что ей самой стало за это стыдно. Вернее, я пошутил так нелепо. Тогда я еще попытался обнять ее и даже вроде поцеловал за ушко.
– Что ты делаешь? – спросила она.
– Ничего.
Не знаю, сказал ли я что-нибудь еще, вроде нет. Мое сознание смотрело из головы, но просто смотрело, участия не принимало. Разум отключился. Но сводная сестра, видать, увидела в моих глазах отсутствие мысли и испуганно, на повышенных нотах, еще раз осведомилась, только более резко, какого же черта мне надо? Ей как-то удалось меня отпихнуть, и я пошел к себе в комнату и около получаса просто сидел и смотрел в одну точку, как мне кажется. Вроде я услышал, как приходит мачеха, и побоялся, что они сейчас начнут со мной разбираться, поэтому взял свою любимую кастрюльку и бутылку, пошел в гараж, чтобы слить вина и уйти из дома. Чтобы жить у друзей теперь, но только сначала мне надо было еще немного выпить.
Так я стоял в гараже, сливал вино в темноте, только на этот раз без шланга, на этот раз я просто перевернул бутыль и выливал в кастрюлю, чтобы быстрее, и за этим-то занятием мачеха меня и застала. Она включила свет, оказалось, что он работал все-таки, и сказала:
– Ох ты, Господи, – и так брезгливо на меня смотрела. Я встал и, не обращая на нее ни малейшего внимания, направился к выходу. Она попыталась отобрать у меня кастрюлю, мы так стояли, тянули каждый на себя, бред какой-то это все напоминало, пока я не сказал:
– А-а-а, в жопу.
И вышел из гаража, оставив ее стоять в шоке с кастрюлей. А потом уже я катался в автобусе и думал, какой я несчастный…
…Так что моя сводная сестра, значит, решила-таки пересказать мачехе этюд о моих грязных приставаниях возле гладильной доски, а мачеха уже пересказала отцу этюд, пересказанный дочерью, плюс этюд, который у нас с мачехой произошел в гараже, и отец знал все мои карты, когда сказал:
– Хорошо тебе живется: своровал вина, нажрался, изнасиловал кого-нибудь.
Он смотрел на меня, наверное, видно было по моему лицу, как я прокручиваю этот замечательный документальный фильм о себе в голове. Он сказал мне, что я редкостное говно, и предложил извиниться перед сводной сестрой и перед мачехой.
– Вряд ли они хотят сейчас меня видеть, – предположил я.
Но он-то видел, что дело не только в этом.
– Ты еще и трус, – сказал папа и хлопнул дверью.
И наконец-то стало просторнее. А я откинулся на кровати, и мне было, с одной стороны, неприятно и одиноко, а с другой стороны, я прошел еще один этап, стал еще ближе к своей цели, я должен стать тверже металла. Все эти мысли смешивались с воспоминаниями о сегодняшнем дне, с воспоминаниями о нашей разбитой машине, о том, как папа ее выиграл. Я закрыл глаза и поместил свое сознание в темноту легкого похмелья. Потом уснул. И теперь дома со мной довольно долго никто не разговаривал. Даже еду себе я готовил отдельно, старался не попадаться никому на глаза и чаще бывать в гостях.
Мишину просьбу я так и не удовлетворил, и машину папа продал на запчасти, может, через месяц или чуть позже.
А пока прошло уже почти две недели с моего собеседования, но мне так и не позвонили. Плюнули на мои способности к ясновидению и на мой талант разбираться в людях, а из анкеты в лучшем случае сделали фигурку оригами. Я подумывал в эти дни все чаще о том, чтобы уйти в армию, но в военкомат, по ходу, еще не дошла бумага из института, они до сих пор не явились по мою душу, а сам я не собирался содействовать системе. Если бы они приехали и поймали меня возле дома, тогда да, тогда – романтика. И когда безделье и осуждающие взгляды домашних вконец осточертели, меня осенило: я должен хотя бы недолго поработать грузчиком. Я должен зарабатывать деньги честным трудом, силой зарабатывать.
– Вы хотите на постоянную работу?
– Если есть возможность.
– Сначала мы можем взять на временную работу, без оформления. Если за три месяца вы проявите себя как ответственный работник, мы будем рассматривать вашу кандидатуру. Возможно, примем в штат.
– Что ж, это тоже меня устраивает.
– Временные рабочие получают пятнадцать рублей в час.