— Хорошо! — сдержанно сказала Илли, ставшая как будто выше ростом, входя — или, скорее, возвращаясь — в роль неизмеримо далекой, недосягаемой повелительницы. — Я не знакома с политической обстановкой в мире, и мне необходим сведущий помощник. Полагаю, что вы сгодитесь на эту роль. Что вы предложите предпринять в первую очередь?
— Самой подходящей базой для Вашего обратного восхождения может стать Дальняя Империя с центром на планете Земля. Для начала я предлагаю направиться именно туда. В детальные подробности моего плана я посвящу Вас позднее.
Выразив свое согласие легким кивком, она огляделась так свысока, словно находилась на вершине сверкающей золотой пирамиды, а они все стояли у ее подножия. Впрочем, голову она всегда держала высоко, но лишь теперь это приобрело в понимании Михаила особый, уничижительный для всех окружающих смысл.
— Этот корабль я нарекаю флагманом моей будущей эскадры! — объявила она. — А его капитаном назначаю… — Она резко повернула голову к Петру. — Вас!
Михаил подумал, что в таких случаях полагается, наверное, падать на колено и произносить что-то типа «Благодарю за честь!», но Петр отреагировал на нежданное и, говоря по чести, совершенно незаслуженное назначение лишь сменой красок на лице — из бумажно-белого оно сделалось бледно-розовым, как парус летучего корабля, ловящий закатный ветер. Для Петра это было, пожалуй, даже покруче, чем падение ниц.
— Судьбой остальных я обещаю заняться на Земле лично! — закончила она свою милостивую речь.
Заняться лично — как многообещающе звучит! Михаил вздохнул. Что ж, он с полным правом может рассчитывать на то, что Ее Величество оставит его при себе — ведь теперь она привязана к нему узами куда более прочными, чем, например, любовь. Они стали теперь братиями во Хранении, то есть это он, можно сказать, брат, да не абы чей, а самой Великой Императрицы, так куда ж ей теперь от этого брата деваться?..
Она между тем пошла к экрану, где стояли кресла, и, не колеблясь, заняла из них центральное, принадлежавшее раньше Карригану. Михаил понял, что Ее Величество не собирается откладывать возвращение на Землю в долгий ящик, и подошел к Ворону: как раз сейчас в нем созрело некое важное решение, и он хотел осуществить его еще до отбытия на Землю.
— Я один из тех, кого вы называете Хранителями, — сообщил он Ворону. Тот уже направлялся к креслам и остановился, внимательно изучающе глядя на Михаила. Удовлетворенный эффектом, Михаил продолжил: — Это великое бремя свалилось на меня случайно, я его недостоин, и оно не по мне. Вы мне кажетесь именно тем человеком, которому я могу его передоверить.
Михаил торопливо, боясь, как бы Ворон не отказал, снял с шеи амулет и, положив его на ладонь, протянул Ворону.
— Вот.
Больше всего ему хотелось, чтобы это выглядело не как просьба, а чем-то вроде нерушимой воли Хранителя — бери, мол, хочешь не хочешь. Как ни странно, но Ворон, похоже, именно так это и воспринял: не произнеся ни слова, не задав даже ни единого встречного вопроса, он медленно протянул руку к талисману.
«Прощай, оружие!.. Надеюсь, что ты будешь ей хорошим братом…» — подумал Михаил прежде, чем соприкоснулись их руки.
Глава 18
СОБСТВЕННЫЙ ВЫБОР
Михаил сидел в полукруглом отсеке, длинном и холодном, как вентиляционная труба, пристегнутый к одному из кресел, вмонтированных в стены по всей длине отсека. Остальные кресла также были заняты, в большинстве своем — мужчинами, одетыми, как и Михаил, в темно-синюю форму военного космофлота Земли. Помещение представляло собой десантный отсек космического эсминца-носителя, направлявшегося в данный момент вместе с девятнадцатью другими кораблями на освобождение подступов к системе Элкера — одной из сорока пяти узловых звездных систем Серединной Империи.
Война… Почему-то это слово, с детства не вызывавшее в душе ничего, кроме искренних неприязни и отвращения, теперь тревожило разум и волновало кровь, превращая ее в едкую гремучую смесь злости и азарта. И бороться с этим необъяснимым возбуждением, одновременно физическим и моральным, пытаясь подавить его всеми силами воли и самовнушения, было так же бесполезно, как, например, пытаться утолить жажду, глотая песок. Стихия, мать ее…