Третья волна также бросает вызов всем нашим условным допущениям по поводу отношения правления большинства к социальной справедливости. Здесь, как и во многих других областях, мы наблюдаем поразительную историческую перемену. Всю эру цивилизации Второй волны борьба за правление большинства была гуманистической и освободительной. В остающихся индустриальными странах, подобных сегодняшней Южной Африке, это по — прежнему так[626]
. В обществах Второй волны правление большинства почти всегда означало прорыв к справедливости для бедных. Ведь бедные были большинством.Однако сегодня в странах, сотрясаемых Третьей волной, часто все совсем наоборот. У настоящих бедных нет, как правило, численного преимущества. В большинстве стран они — как и все остальные — стали меньшинством. И если исключить экономический Холокост, останутся таковым.
Следовательно, правление большинства уже не адекватно не только как легитимизирующий гуманизирующий принцип в обществах, вступающих в Третью волну.
Идеологи Второй волны стандартно оплакивают разрушение массового общества. Не видя в этом обогащенном разнообразии возможности для развития человечества, они склонны нападать на него как на «фрагментацию» и «балканизацию» и приписывать его усилившемуся «эгоизму» меньшинств. Это тривиальное объяснение подменяет причину следствием. Ведь усиливающаяся активность меньшинств — не результат внезапно вспыхнувшего эгоизма, а помимо прочего, отражение нужд новой системы производства, которая для самого своего существования требует намного более разнообразного, разноцветного, открытого общества, отличного от того, какое мы когда — либо знали.
Смысл этого факта огромен. Например, когда русские пытаются подавить новое разнообразие или не допустить политического плюрализма, который приходит вместе с ним, они в действительности (используя их же жаргон) «заковывают в кандалы средства производства» — они замедляют экономическую и технологическую трансформацию общества. Мы, в некоммунистическом мире, сталкиваемся с тем же выбором: мы можем либо сопротивляться толчку к разнообразию в тщетной последней попытке спасти наши политические институты Второй волны, либо признать разнообразие и соответственно изменить эти институты.
Первую стратегию можно осуществить только тоталитарными мерами, и она должна привести к экономическому и культурному застою; вторая ведет к социальной эволюции и основанной на меньшинствах демократии XXI в.
Чтобы вновь создать демократию в условиях Третьей волны, нам нужно выбросить за борт пугающее, но ложное допущение, что все большее разнообразие автоматически порождает все большее напряжение и конфликт в обществе. В действительности верным может быть прямо противоположное. Конфликт в обществе не только необходим, он, в определенных границах, желателен. Если сотня людей отчаянно хочет медное кольцо, их можно заставить драться за него, если каждый из ста имеет свою цель, то гораздо выгоднее торговать, сотрудничать и создавать символические отношения. При соответствующих социальных устройствах разнообразие может вести к безопасной и стабильной цивилизации.
Именно отсутствие соответствующих политических институтов сегодня обостряет ненужный конфликт между меньшинствами до грани насилия. Именно отсутствие таких институтов делает меньшинства непримиримыми. Именно из — за отсутствия таких институтов найти большинство все труднее и труднее.
Ответ на эти проблемы не в том, чтобы душить несогласие или обвинять меньшинства в эгоизме (как будто элиты и их эксперты тоже не имеют собственных интересов). Ответ в новых, наделенных воображением устройствах для примирения и легитимизации разнообразия — новых институтах, которые чувствительны к быстро меняющимся нуждам изменчивых и умножащихся меньшинств.
Подъем демассифицированной цивилизации выносит на поверхность глубокие неразрешимые вопросы, касающиеся будущего правления большинства и всей механистической системы голосования для выражения предпочтений. Когда — нибудь будущие историки, возможно, посмотрят на голосование и поиск большинства как на архаичный ритуал, в котором участвуют коммуникационно примитивные существа. Однако сегодня, в опасном мире, мы не можем позволить себе делегировать кому — либо полную власть, мы не можем поступиться даже слабым народным влиянием, которое существует при мажоритарных системах, и не можем позволить крошечным меньшинствам принимать крупные решения, тиранящие все остальные меньшинства.