Третья жара (СИ)

Эрвин, конечно, тоже видела его состояние. И, должно быть, решила, что Армину нужно ещё больше. Притормозила, лишь слегка двигая рукой, подлила ещё немного масла и... Армин приглушённо вскрикнул, ощутив, как в него входят сразу четыре пальца.

Это был предел. Казалось, что дальше растягивать некуда и если втиснуть в придачу к пальцам ещё хоть волосок, его задница порвётся. Эрвин мягко двигала рукой, и вскоре Армин почти расслабился, но тут она вновь потребовала:

— Смотри на меня!

Армин послушно поднял слипшиеся от слёз — когда он только успел заплакать? — ресницы, глядя Эрвин в глаза, и тут она резко двинула рукой, погружаясь в него аж до большого пальца. Армин вскинулся, выгнулся, невольно сжался от неожиданности и... со сдавленным стоном кончил себе на живот. Удовольствие вспыхнуло, заполняя собой от макушки до пяток, а несколько мгновений спустя все тело затопила дурманящая истома, делая его податливым и безвольным. Армин почти не ощутил, как Эрвин вытащила из него пальцы, и даже не заметил, как она отошла к умывальнику, чтобы сполоснуть руки. Он немного пришёл в себя, только когда Эрвин вернулась, притянула его в объятия и ласково произнесла:

— Мой красивый, славный, желанный мальчик... Ты ведь сделаешь мне хорошо?

Армин зажмурился, сонно поморгал, точно совёнок, и завозился, сползая в изножье постели. Хотелось спать, но отказать Эрвин он не мог и не желал. С мягкой улыбкой Армин потёрся щекой о её колено. В их прошлую ночь Эрвин учила его, как доставлять удовольствие языком. Самое время продемонстрировать, насколько хорошо он усвоил урок.

Лукаво глядя из-под ресниц, Армин прильнул губами к её коже на внутренней стороне бедра, такой мягкой по сравнению с жёсткой полосой форменного ремня, скользнул под него языком, слегка прикусил возле колена... и отодвинулся в сторону, перенося внимание на другую ногу. Эрвин, откинувшись на подушки, расслабленно наблюдала за ним, но не торопила. Она ещё в прошлый раз сказала, что не любит спешки. Помня об этом, Армин ласкал её бедра и живот, то слегка покусывая, то нежно прихватывая губами кожу, ерошил и слегка тянул золотистые волоски на лобке — но не спешил добираться до самого сокровенного, пусть даже самому уже не терпелось. Чувствовать, как Эрвин безотчетно трётся о него и дрожит на кончике языка, оказалось совершенно особенным удовольствием. В прошлый раз на Армина как Стена упала, когда он понял, что в подобные моменты Эрвин почти беспомощна перед ним и даже в какой-то мере зависима — всего лишь от движений его языка и губ. Испытав это один раз, Армин хотел повторить снова и сейчас дразнил, ожидая знака — пора.

Должно быть, Эрвин достаточно возбудилась, развлекаясь с его задницей, но надолго её терпения не хватило. Подавшись вперёд, она ещё шире развела бёдра и потребовала:

— Армин, займись уже делом!

«Смотри, дело делай как следует. Эрвин любит, чтоб в делах порядок был», — промелькнуло в голове, и Армин закусил щёку изнутри, подавляя совершенно неуместное сейчас веселье и вместе с ним — некое тёмное чувство, ещё менее уместное, суть которого он не сразу понял.

Ревность.

Армин припал губами к сочащейся розовой плоти, пальцами осторожно раскрывая щёлку шире. Эрвин шумно дышала у него над головой, слегка ерзала, Армин ласкал её губами и языком, чувствуя, как вновь возбуждается, и мрачно думал: «Ты забудешь. Всех тех, кто был до меня, — забудешь. И тех, кто мог бы быть, — тоже. Я научусь всему, что ты захочешь мне показать, я буду лучше, чем можно представить, и тебе никто другой не понадобится, пока есть я». И даже не обратив внимания, что впервые обратился к Эрвин на «ты», пусть даже и мысленно.

— М-м-м... Армин! Да...

Конечно, это относилось не к его мыслям, а к действиям, в которых Армин был весьма усерден, вылизывая то мягко и нежно, то сильнее нажимая языком, изредка толкался им внутрь, а иногда и чуть прихватывал губами плоть. Эрвин ничего не говорила, не пыталась его остановить, только гладила по волосам, время от времени больно накручивая их на пальцы, и дыхание её сбивалось всё сильнее. Пару раз Армин даже слышал тихие-тихие стоны — и, довольный этим, продолжал с ещё большим энтузиазмом. Он уже знал, что Эрвин совсем не свойственно стонать в голос, и оттого слышать почти беззвучное «м-м-м...» было даже приятнее.