Третья жена

– А ты как думал? Ты не виноват. Конечно, не виноват. Ты же ее не убивал. Но результат… Не знаю, такое впечатление, что вместе с ней умер ты прежний.

– Как это? Я думал…

– Знаю. Ты думал, что все делаешь правильно. Я знаю про твою «Доску гармонии». Ты якобы никогда ничего не забываешь. Но помнить о тех или иных вещах – не одно и то же, что быть к ним неравнодушным.

– Боже всемогущий! Какое еще равнодушие? Как ты можешь называть меня равнодушным? Я только и делаю, что болею за всех вас душой!

Люк вздохнул, надул щеки, выпустил воздух – так он обдумывал свой следующий довод.

– А вот и нет. Если бы тебе было не все равно, ты бы заметил, что Кэт заедает стресс, что она несчастна. Заметил бы, что у Перл нет ни жизни, ни друзей и что все считают ее чудной. Заметил бы, что Отису плохо и что он все больше замыкается в себе. А я… – Он осекся. – Ничего, проехали. Он сжал челюсти, потом опять надул щеки.

– Откуда, черт возьми, мне все это знать, если мне никто не соизволит рассказать? – спросил Эдриан. – Я каждую неделю вожу Кэт на ланч. Да, она ест не в себя, но мне кажется, что она вполне довольна жизнью. Каждую неделю я забираю к себе Отиса и Перл и не вижу никаких причин за них беспокоиться. Ну да, Перл слишком увлечена спортом, а Отис молчаливый, это я замечаю. Но беспокойства это не вызывает. Дети есть дети. У них бывают разные периоды, то они в настроении, то не в настроении. Это нормально.

– В нашей семейке нет ничего нормального, папа. А ты что думал? Как можно говорить о нормальности, когда ты создаешь семьи, а потом из них уходишь? Знаешь что? Ты возненавидишь меня за эти слова, но я рад, что вы с Майей не успели завести ребенка. Потому что… Серьезно, папа, это же было бы просто смешно.

Слушая все это, Эдриан сидел неподвижно. Он чувствовал, как его пальцы сжимаются в кулаки, но решил молчать – и молчал.

– Ты ничего обо мне не знаешь, папа. А знал бы, если бы не свалил, когда мне было девять лет. Ты свалил, чтобы завести новых сыновей, лучше меня. С лучшей женщиной. Чтобы жить в доме лучше прежнего…

Эдриан попытался его перебить, но не тут-то было.

– Нет уж, – сказал Люк, – ты хотел меня, вот и получай. Расскажи что-нибудь про меня, папа. Что-нибудь такое, что знает только отец.

– Господи, Люк…

– Я серьезно. Ну, на что ты способен? Например, как звали мою последнюю подружку?

– Я понятия не имею, Люк, – со вздохом сознался Эдриан.

– Скарлетт. Мы встречались полтора месяца. Год назад мы расстались.

Эдриан кивнул.

– Почему? Что случилось у вас со Скарлетт?

– Я ее бросил. – Люк откинулся на спинку стула, торжествующе глядя на отца. – Потому что не разлюбил другую.

– Ага, а это кто?

– Недосягаемая женщина. Чужая женщина. Ничего и никого в жизни я не хотел так, как ее, но где там… А раз я потерял ее, то мне больше никто не интересен.

– Вот оно как…

– То-то и оно. Весь последний год я пытаюсь жить с разбитым сердцем. Не просто с разбитым, а с расколоченным вдребезги! – Люк опустил глаза, и Эдриан увидел, что у него дрожит нижняя губа. Ему вдруг очень захотелось дотронуться до сына. Обнять его. Наконец-то у них появилось что-то общее – душевная рана. Это было Эдриану хорошо знакомо.

– Принесу-ка я тебе еще выпивки. Снова джин-тоник?

Люк поднял голову, и его мертвые глаза на мгновение сверкнули.

– Лучше пинту.

– Пинту чего?

– Не знаю. – Люк выдавил улыбку. – Того, что пьешь ты сам.

– Правильно, – сказал Эдриан, стискивая костлявое плечо сына. – Молодец!

13

В следующий уик-энд Эдриан оставил Люка дома, снабдив четкими инструкциями насчет кормления кошки, ответов на телефонные звонки, запирания дверей и выноса мусора, собрал небольшую сумку и отправился к Кэролайн, чтобы провести выходные с тремя младшими детьми.

Прошедшая неделя выдалась странной. Несмотря на сближение в пабе в прошлую субботу, отношения между Эдрианом и его старшим сыном остались натянутыми. Они с Люком были слишком разными. Насколько Эдриан был жестким и решительным, настолько Люк был самовлюбленным и изнеженным. Эдриан был ранней пташкой и посвящал утро радио и поеданию тостов, а Люк вставал ровно за пять минут до ухода и тут же принимался скандалить из-за своей исчезнувшей обуви и средства для волос. Еще у Люка обнаружилась мерзкая привычка: каждое утро он оглядывал отца с головы до ног, открывал рот, словно собирался прокомментировать замеченный недостаток, но так ничего и не говорил. Вдобавок Люк был суетлив и вечно перемывал в кухне чистую посуду, не находившую применения по нескольку недель. И все нюхал: полотенце, масло, внутренность чашек.

– Зачем ты все нюхаешь? – не выдерживал Эдриан.

– Не знаю, – получал он туманный ответ. – Из-за запаха. Вся квартира провоняла. Запашок!

«Запашок… – безутешно думал Эдриан. – Столько денег на частную школу, и вот результат: безработный зазнайка, употребляющий словечко “запашок”».

В четверг вечером он откупорил бутылку вина и попытался опять прочистить каналы связи, так поспешно закрывшиеся после откровенности в пабе.

– Та девушка… – начал он. – Та, что разбила тебе сердце. Какая она была?