«Третьяковка» и другие московские повести

Синоним гениальности.
Актер,
Которого любили, словно Бога,
Или как Пушкина в России любят.

Судьба, достойная поэм и лучших пьес…

(Но кто же Смоктуновского сыграет?)
Дивная судьба.
. . . . . . . . . . .

Был год как год,

Но странная истома
Подкатывала к сердцу.
Как всегда,
Мы о любви мечтали…
А о чем же
Нам, Господи прости, еще мечтать?
О достояньи свалок и помоек?
О том, что́ в гроб не втиснешь-не впихнешь?
Ну нет,
Мы будем о любви мечтать!
Хоть некого любить
И только в книжках
Читать нам доводилось про любовь.

Но вот пронесся слух, что нам готовят

Неслыханный подарок —
Нам,
Для нас
Поставят «Гамлета».
И не в каком-то театре,
Куда нам ехать десять тысяч верст
И все равно билета не достать,
А там, куда пускают всех,
Как в Божий храм.

Кино! Наверно, нам не зря внушали,

Что ты для нас – «важнейшее искусство»,
Сокровище, что всем принадлежит
И каждому,
Но то, что всем – важнее.

Когда над кинозалом гаснет свет,

Друг друга видеть мы перестаем,
Но мы не исчезаем друг для друга —
Наоборот, сердцебиенья все
Сливаются в одно,
Чтоб в это сердце
Огромное
Вместился без остатка
Сияющий в ночи киноэкран.

Киноэкран! Окно в миры иные!

Оттуда по-иному видят нашу жизнь.
Там слышат музыку, которая родится
Из наших вздохов и шагов,
Из нашей радости и из смертельной боли.

Ну разве в силах мы ее расслышать?

Но ты, кино, ее нам возвращаешь.
И возникает смутная догадка,
Что мы идем по клавишам незримым,
Невидимые струны задевая,
И, может быть, и впрямь дойдем когда-то
Туда, откуда свет приходит к нам.

И все же мы не так просты, мы понимаем,

Что фильмы фильмам рознь,
И нас не каждый день
Шекспиром на экране осчастливят.

Шекспир!

Отец наш! Старший брат любимый!
Жизнь без тебя – глухая ночь без звезд.
Постылый сон рабов, которым снится
Все тот же бич и скудная похлебка.

О Боже! Как Тебя благодарить

За то, что к нам
В российскую глубинку,
Которая порою глубже ада,
Спускался он
С детьми своей души!

Он ради нас с прекрасною Джульеттой

Бестрепетно в могилу лег живым.
С Корделией он гордо отказался
От лучшей доли в Лировом наследстве,
Чтоб душу от неправды уберечь,
Для нас ее сберечь,
Для нашей лучшей доли.
Нас гнули подлецы,
Но Гамлет, Гамлет
Ни разу перед ними не согнулся.
За правду он погиб,
А значит, и за нас.

И вот поэтому, лишь речь о «Гамлете» зашла,

Мы стали чуда ждать —
И дождались.
Еще бы!
Согласно непреложному закону,
Кто верит в чудо, тот его дождется.

Кино – не театр.

Там все на самом деле.
Наш Гамлет неподдельным был, живым
И звался Иннокентий Смоктуновский.

И в этом дивном имени слились

Прекрасный принц, бескомпромиссный, чистый,
И долгожданный гений, о котором
Мечтала русская душа.

Да, не мудрец-писатель, не трибун,

Не толкователь Маркса, а всего лишь
Актер.
Из всех даров Господних
Ему достался самый хрупкий дар
И самый горький.

Хорошо поэту!

Ему бумага даже не нужна.
Сложи стихи – и пой!
А ветер их подхватит
И разнесет по тысяче дорог.

Родишься вновь – и даже не узнаешь,

Что эта песня сложена тобою…
Да разве может быть чужою
Та песня,
Что, переполняя сердце,
Тебя возносит над землею?
Кто б ни сложил ее – она твоя!
Сокровище, что всем принадлежит
И каждому —
Придите, пейте даром
Живую воду сердца моего!

А каково актеру?

Единственный, которому дано
Настолько к нам приблизить Божий образ,
Чтоб нас его дыханье обжигало,—
Он всех бесправней,
Уязвимей всех.

Его всепожирающее время

Преследует с удвоенною злобой.
Отрезанный от зрительного зала,
Клеветникам-завистникам в ответ
Он ничегошеньки не может предъявить.
Он сам – единственный свой аргумент.
Бесценный дар актера
Лишь в нем живет
И в нас.
Живет любовью нашей.

О как же полюбили мы тебя,

Наш светлый Гамлет!
Как любовь росла,
Когда мы из газет и друг от друга
По крохам узнавали о тебе —
Что вынес ты, какой проделал путь,
Чтобы свиданье наше состоялось.