Третий ангел

В середине декабря восьмидесятитысячное русское войско вторглось в границы Ливонии и двинулось к Нарве. Нашествие пришлось на святки. В замках гремела музыка, в стрельчатых окнах мелькали дамы и кавалеры, на хуторах крестьяне надувались пивом. Мстя за старые обиды, царь велел никого не щадить. Татары-наёмники жгли мызы и гонялись за простоволосыми чухонками. Уцелевшие жители в страхе бежали под стены крепости Пайда, где стоял небольшой, в пятьдесят человек, шведский гарнизон.

27 декабря русские осадили Пайду. Три дня обстреливали крепость из пушек, пытаясь сделать пролом в стене. Но старинная кладка не поддавалась ядрам. Вечером на военном совете у царя заспорили. Мстиславский и Шуйский хотели продолжать правильную осаду, Малюта, которому не терпелось воротить себе государеву милость, предлагал немедленный приступ, чтобы не теряя времени идти дальше на Колывань.

— Сколь ещё тут будем топтаться? — кричал Малюта.

— Сколь надо, — рассудительно отвечал Мстиславский.

— Разучились воеводы замки брать, — ехидно подначил Малюта. — А может и не умели?

— Нешто ты нам покажешь как замки брать? — вскинулся Иван Шуйский.

— И покажу! — запальчиво крикнул Малюта. — Увидишь, государь, завтра первым на стену влезу.

Спорили до ночи. В конце концов царь склонился в пользу немедленного штурма. Выйдя из шатра, торжествующий Скуратов нос к носу столкнулся с Васькой Грязным. Ухмыльнувшись как старому приятелю, хлопнул его по плечу, но Грязной резко сбросил руку, прошипел ненавидяще:

— Попомни, Малюта! Брата Григорья я тебе вовек не прощу!

— Спасибо, что упредил, — осклабился Малюта.

4.

Утром 1 января две тысячи стрельцов с осадными лестницами на плечах устремились к стенам Пайды. Ещё пятьсот пищальников, уставив на рогульки тяжёлые пищали, принялись обстреливать поверх голов атакующих засевших меж зубцами крепости осаждённых. Десять осадных лестниц почти одновременно упёрлись в стены и по ним муравьями поползли стрельцы. По одной из лестниц первым взбирался Малюта, облачённый в кольчугу и круглый шлем, из-под которого выбивались рыжие лохмы. Наблюдавший за штурмом царь видел как тяжело даётся грузному, коротконогому Малюте каждая ступень, но он упрямо лез всё выше, и наконец первым ухватился левой рукой за крепостной зубец, а правой потянул из-за спины боевой топор, готовясь прыгнуть на стену.

В этот миг грохнул залп пищальников. Голова Малюты дёрнулась и он стал медленно сползать по лестнице, сбивая своей тяжёлой тушей лезущих за ним стрельцов. Сверху на атакующих полетели камни, полилась горящая смола, шведские солдаты, прячась за зубцами, на выбор целились в русских, сбивая атакующих целыми гроздьями. Вскоре ров заполнился убитыми и увечными. Царь с досадой махнул рукой, давая отбой.

Завёрнутое в плащ тело Малюты принесли в царский шатёр, положили наземь лицом вниз. Царь сам снял шлем с убитого, откинул с затылка слипшиеся рыжие волосы и увидел страшную рану в основании черепа. Было очевидно, что стреляли сзади и снизу. Постояв над телом, царь приказал привести Василия Грязнова.

Тихо войдя в шатёр, Васька потупился, изображая приличную скорбь. Царь велел всем уйти. Подошёл к Грязному, сгрёб в кулак его смоляную бороду и, пронзительно глядя в глаза, то ли спросил, то ли утвердил:

— Твоя работа?

— Христос с тобой, государь! — забожился Грязной. Но царь не дал ему закончить:

— Первый в пролом пойдёшь. Хорошо, если сгинешь. Ну а ежели уцелеешь, сызнова поговорим.

...На следующий день с раннего утра русские пушки с утроенной яростью принялись долбить брешь в крепостной стене, сузив место обстрела до нескольких сажен. Крепость окуталась дымом. После трёх часов непрерывного обстрела стена с шумом обрушилась. В образовавшуюся узкую брешь с дикими криками хлынули стрельцы. Впереди, размахивая над головой голубой полоской сабли, бежал Васька Грязной. За ним доспевал его троюродный брат Василий Ошанин.

Спустя ещё час всё было кончено.

Царь верхом въехал в крепость по подъёмному мосту. Тесной булыжной улочкой, цокая подковами, проследовал со свитой на игрушечную городскую площадь, где уже были согнаны все уцелевшие жители Пайды. Налитыми кровью глазами оглядел пленных, на немой вопрос стлавшегося перед ним Грязнова процедил сквозь зубы:

— В костёр! Всех до единого. Это им по Малюте поминки.

На следующий день царь собрал воевод и объявил о том, что он возвращается в Москву, чтобы предать земле тело своего верного слуги. Брать хорошо укреплённую Колывань приказал без него.

Вскоре царь уже пышно вступал в Москву. Из ерундового успеха под Пайдой сделана была победа не ниже крымской.