Третий ангел

Пока дьяк читал бесконечное титло все вдруг увидели зияющее возле царя место дворцового воеводы. Скуратов исчез. По сему поводу думцы обменялись значительными взглядами.

Дочитав титло, Щелкалов переждал снова и торжественно возгласил:

— По случаю великой победы нашей над царём перекопским указую! С сего дня государеву опричнину...

Строго оглядел затихшую Золотую палату и рубанул наотмашь:

— Отменить!!

Наслаждаясь всеобщим оцепенением, победоносно закончил:

— Самое имя сие — опричнина — запретить к упоминанию. А ежели кто про неё на людях вспомянет — того бить на площади. Ещё указую: неправедно обиженным земским людям добро их и вотчины воротить, а которые бывшие опричные люди воротить тех в прежнее состояние. Рвы и межи меж земскими и опричными городами закопать обратно.

Толпа медленно расступилась, и все взгляды устремились на тех, кто пришёл во дворец в опричной одежде. Некоторые поспешно срывали с себя чёрные, будто похоронные кафтаны, другие стояли, потупившись, третьи затравленно озирались.

В полной тишине раздался голос царя:

— Глядите на них, слуг недостойных! Я их поднял из праха, чтобы они помогли мне победить неправду. А чем они мне отплатили? Сколь праведных мужей сгубили! Сколь богатств расхитили! По делам своим все они смерти повинны...

Мертвенная бледность залила лица опричных.

— Но по случаю великой радости прощаю их.

Вздох громадного облегчения прошелестел в опричной толпе.

— А теперь, — объявил царь, — по-русскому обычаю поднимем чару за преславную нашу победу!

Прищурясь, оглядел гостей и добавил с шутейной угрозой:

— Сам буду глядеть, чтобы на своих ногах ни один не ушёл! И пить у меня не по-куриному, а полным горлом!

Всеобщий хохот был ему ответом. Радостно галдя, гости устремились в гостеприимно распахнувшиеся двери Большой палаты, где уже были накрыты роскошные столы.

Пьяная радость пенной брагой выхлестнулась из Кремля и растеклась по Москве. Про победу над татарами уже не вспоминали. Все славили царя и бранили опричников. Нескольких особо ненавистных и худородных опричников кинули на расправу толпе. Разъярённые женщины, потерявшие мужей и сыновей, вцеплялись им в волосья, мужчины старались кольями. Страшась расправы, уцелевшие прятались в погребах, уходили в леса, бежали в степи. Зато высокородные тишком поснимали опричные кафтаны, повыкидывали метлы и собачьи головы и громче всех принялись бранить опричнину.

Вскорости стали возвращаться согнанные с нажитых мест опальные. Ехали с Волги, с северных гиблых мест, измученные, исхудалые, растерявшие близких. Приехав, не узнавали родных гнёзд, разорённых опричными временщиками, оглушённо бродили по загаженным родовым палатам, неся в себе горечь и гнев за растоптанную жизнь. Долго ещё тлела вражда между людьми. За доносы, за выморочные земли, за убиенных родичей. Мало осталось тех, кто мог прямо смотреть со в глаза соседу. Разорванные узы уже не склеишь.

Прошла опричнина как страшный сон. Прошла мамаем по стране. И канула. Но когда схлынула хмельная радость, то увидели, что всё осталось по-прежнему. Война не прекратилась, поборов меньше не стало, а кто правил раньше, тот правит и сейчас.

3.

Малюта стоял перед царём в своей обычной позе — набычась, ноги утюгом, веснушчатые кулаки засунуты за кушак. Ждал судьбы. Догадывался, что теперь царь постарается от него избавиться. И не судил. Понимал, что одним своим видом всегда будет напоминать про опричнину, а царю надо, чтобы про неё скорей забыли. В глубине души был согласен с её отменой. Затея, правду сказать, была безлепая. Басмановские выдумки. Одно дело людишек попугать, измену истребить, но зачем было страну делить?

Все последние дни Скуратов улаживал свои дела. Успел поменять поместье, захватив себе огромные выморочные земли в новгородской пятине, свёл туда до тысячи семейств из разных мест. Дочки были устроены. Деньжат тоже успел скопить. И теперь, когда Малюта был спокоен за своих, он был готов принять государеву волю.

Царь задумчиво оглядел слугу. Поколебавшись, обронил:

— При мне будешь. Пока без чина. А там поглядим.

Лицо Скуратова дрогнуло. Шумно перевёл дух. Сырые губы раздвинулись в довольной усмешке. Выходит, надобен царю верный пёс Малюта!

— Как прикажешь, государь! — хрипло выдохнул он.

— Зимой в поход выступаем, — проговорил царь. — В Ливонию. Хочу Колывань брать. Не всё ж Воротынскому в героях ходить.

...Тотчас после крымской победы царь отправил новое бранное письмо шведскому королю Юхану. Снова помянул в нём Екатерину, как будто имел на неё некии права. Души не чаявший в супруге король, читая письмо, ругался как мужик на рыбном рынке. Отвечал не по пригожу. Царю, искавшему повода для драки, того и было надо.

В сентябре царь выехал в Новгород и жил там до зимы, готовя поход на шведов. Из воевод созвал Ивана Мстиславского, Ивана Шуйского, Михайлу Морозова и герцога Магнуса. Воротынского и прочих крымских победителей с собой не взял, дабы не делить будущей славы, а велел стеречь южную границу, хотя татары зимой на Русь сроду не хаживали.