Третий ангел

— Улицами не ходи, опричники озоруют, — предупредил привратник.

После келейного полумрака ударила по глазам сырая снежная белизна. Мороз отступил, зато сильно задувал северный ветер, нагоняя воду и косо занося дымы над притихшим городом. Левый берег едва проступал в колючей мельтешне снегопада. Волхов растёкся во всю ширь, тёмную воду морщила крупная рябь, у берега крутилось жёлтое сало. Казалось, река течёт вспять, к Ильменю. Над Софией ещё висела бледная луна, но на востоке уже заголубела закраина.

Фома спустился к Волхову и пошёл береговой тропой. Он шёл быстро, заложив за спиной руки, выставив редкую бородку и остро взглядывая по сторонам. Ветер, трепавший полы его подрясника, охально задрал подол у спускавшейся к проруби молодицы с пустыми вёдрами. Примета была плохая для обоих — что монаха на дороге встретить, что бабу с пустыми вёдрами.

Размышляя над поручением Гелвасия, Фома не заметил, как дошёл до Великого моста. Мост был загорожен рогаткой, охраняемой опричной стражей. Фома сунулся было мимо рогатки, но безбородый опричник пихнул его в грудь и акающим московским говорком зло пропел:

— Куда лезешь, ворона?

— Шёл бы ты отсель, чадо Божье, — посоветовал Фоме сидевший на мосту полуголый юродивый Арсений. — Вишь, христианские души везут на утопление. Неровен час и тебя в Волхов сверзят.

Посмотрев, куда показывал юродивый, Фома увидел длинный обоз, тянувшийся от самого Городища. На санях сидели опричники, за ними бежали, спотыкаясь, связанные вереницей люди. С колокольни близ Никольского собора наблюдали за происходящим человек пять монахов. Фома опрометью кинулся туда. Взбежав по крутым ступеням, протиснулся к перилам и, отжав плечом недовольно буркнувшего звонаря, глянул вниз.

Огромный мост на двадцати быках, кривой дугой соединявший берега Волхова, был как на ладони. Посреди высился помост, на котором стояли два чернобородых палача в красных рубахах. Внизу стояли ещё два. По волховским берегам уже бежали смотреть на казнь любопытные.

Тем временем обоз приблизился, можно было различить лица.

— Никак Тараканов? — ахнул звонарь.

И точно, за передними санями грузно семенил богатейший после Сырковых новгородский купец Андрей Тараканов. В одной связке с ним бежали его старуха — жена, старший сын и сноха с младенцем на руках. Охрана отодвинула рогатки, передние сани, скрипя полозьями, въехали на бревенчатый настил и, подъехав к помосту, остановились. Два палача взвели Тараканова на помост, навязали ему на шею камень и потащили к краю помоста. Огромный купец упирался, мотал головой.

— Что, Таракашка, не любо? — захохотал ярыга из толпы. Его крепко ударили сзади в затылок, и он примолк.

Палачи одолели купца и столкнули с помоста. Большое тело, перевернувшись в воздухе, с тяжёлым плеском упало в Волхов. Чёрный столб воды выбросило кверху, потом вода сомкнулась, медленные круги покатились к берегу, качая ледяную шугу.

— Был купец — и нету купца, — сказал звонарь. — Пошто копил?

Вслед за мужем с протяжным криком полетела в воду старуха-жена. Потом пришёл черёд сына. Младший Тараканов, ражий детина, затеялся драться с палачами. Его ударили обухом по голове, и кинули в воду уже бесчувственного. В ледяной воде он очнулся и вынырнув на поверхность уже далеко за мостом, быстро поплыл вниз, загребая сильными руками.

— Уйдёт, родимый! — охнули в толпе.

Но от левого берега уже отплывала загодя приготовленная лодка. Двое опричников сидели на вёслах, третий стал с багром на носу. Лодка быстро догнала пловца. От первого удара багра он увернулся, второй раскроил ему череп.

Сноху Тараканова утопили вместе с младенцем, привязав его на грудь матери. Слышно было как голосит женщина, как заходится в плаче дитё. Один за другим падали в чёрную воду связанные люди, и после каждого всплеска Фома считал про себя: шесть, семь, восемь. Так продолжалось до самого вечера. От Городища тянулись всё новые обозы с приговорёнными. Давно покинули берега зеваки, а Фома всё зябнул на колокольне, продолжая считать. В тот день на его глазах утопили триста девяносто шесть человек.

На следующий день утопили ещё пять сотен человек разных званий и состояний: мужчин, женщин, подростков, совсем дряхлых стариков. Топили семьями, вырывая из жизни целыми родами. Прячась за перилами колокольни, Фома чёрточками отмечал на вощанице утопленных, чтобы потом, уединясь в келье, сосчитать всех.

В этот же день он впервые увидел царя. От Городища двигалась конная ватага человек в триста. Впереди ехал царь на белом коне, рядом на рыжем жеребце поспевал Малюта. Миновав мост, ватага вскачь понеслась вдоль волховского берега.

— Антоньев грабить, — уверенно предположил звонарь.

Вечером, воротившись домой, Фома увидел разграбленную обитель. Весь двор был испятнан трупами. Дымились костры из древних фолиантов и рукописей. Всхлипывающий привратник рассказал, как налетел царь с опричными, как убили игумена и с ним ещё двадцать человек братии, как грабили монастырские храмы, как царь самолично отбирал лучшие книги для своей библиотеки, а прочее велел сжечь.