Третий ангел

Сначала думал приручить царевича, но скоро понял — не сладимся. Ненавидит! И первое, что сделает, заняв трон — вырежет беспощадно всю отцову стаю. А раз так, ничего не попишешь, придётся валить молодца. На царевича и намекал Грязному, когда говорил, что ещё не всех перебрали. Но тут особый случай, нужна сугубая осторожность. Шутка ли, наследник, родная кровь, тут недолго и самому башки лишиться.

За царевичем стояли многочисленные Захарьины, родичи первой царицы Анастасии. Ревниво переживая утрату былого могущества, надеялись только на наследника. При всяком случае пеняли ему на отцову несправедливость. Чать, тебе уже семнадцать годков сравнялось, в этакие годы прадед твой Иван сына Василия соправителем сделал, титуловал великим князем Новгородским и Псковским. Да и сам-то родитель в твои годы уже царствовал, а сыну даже малого удела пожалел. Мамки-няньки жалостились на сиротинку Ванюшку, поминали голубицу Настасью. Вздыхали, дескать, отец себе другую найдёт, а вот матушку сыну никто не заменит.

В одну дуду с Захарьиными дул породнившийся с ними Мишка Черкасский, братец покойной царицы Марьи. Привезли Салтанкула из Черкессии ещё мальчонкой. Говорил по-русски плохо, чуть что хватался на кинжал, начинал дико вращать окровяненными глазами и гортанно выкрикивать страшные угрозы. С таким норовом нынче на Руси опасно, нынче время хитрых да пройдошливых, умеющих говорить одно, делать другое, думать третье. После смерти Марьи царь отдалил от себя бывшего шурина. Тут бы его и добить, однако Малюта не спешил, ждал удобного случая, чтобы одним ударом покончить не только с ним, но и с Захарьиными, а уж через них, ежли повезёт, можно протянуть ниточку и к наследнику.

И точно, на свою беду попытался Черкасский потягаться с вошедшим в силу дьяком Василием Щелкаловым, да обмишулился. И своего человека погубил, и у царя на подозрении оказался. Вот тут Малюта и подсуетился, руками одного подъячего состряпал донос и пристегнул Захарьиных к новгородскому делу. Сам глава рода Василий Михайлович Юрьев успел на его счастье умереть. Отвечать за него пришлось его ближним.

Тем временем Черкасского по жалобе Щелкалова подвергли торговой казни, обобрали до нитки и ещё долго измывались. То вешали на воротах слуг, то привязывали к воротам диких медведей, так что царскому шурину приходилось лазить через забор, чтобы попасть домой. Когда же доложил Малюта про измену Василия Юрьева, велел царь убить его дочь, жену Михаила Черкасского вместе с младенцем сыном, запретив прибирать убитых. Неделю валялись на дворе тела жены и сына, но Мишка не смел их похоронить.

Свалив Захарьиных и Черкасского, Малюта решил, что теперь уже можно приступать к самому наследнику. Для начала приставил к нему Василия Грязнова с наказом войти в дружбу. Устроить ли охоту, потешить на пиру, подложить ли смачную бабёнку — тут Ваське равных нет. В подпитии заводил Грязной с царевичем разные тары-бары, дивился раннему уму наследника, расспрашивал про то, как он собирается государиться, когда будет сам, без батюшки. Обо всём услышанном исправно доносил Малюте.

Тот, свою очередь, сеял семена подозрений в душе царя. Всякое неосторожное или по пьянке сказанное наследником словцо передавал отцу. С рассчитанной грубостью льстил царю, сетуя, что даже родные сыновья не могут оценить его трудов, не помогают ему нести бремя тяжких и кровавых дел, а только сами мечтают о троне. Говорил про обоих сыновей, но поскольку больного Фёдора никто в расчёт не брал, стрелы летели в Ивана. Краем глаза следя за выражением царского лица, видел — действует. Но уверенности не было. Терпеливо ждал.

И дождался.

6.

После череды диких расправ всё больше людей с надеждой обращали взоры в сторону наследника. Когда царь наконец выделил наследника в особый двор, у его палат всякое утро выстраивалась вереница карет. В приёмной палате дожидались именитые посетители. Иностранцы пристально приглядывались к царевичу, тем паче что в последнее время снова поползли слухи о плохом здоровье государя. И об этом Малюта немедленно докладывал царю. Как бы не смея осуждать наследника, он только изображал недоумение и сокрушённо вздыхал.

Семена давали всходы. День ото дня царь всё сильнее ревновал старшего сына. Ругал прилюдно, грубо обрывал на полуслове. Однажды на пиру ударил по щеке за пустяковую провинность, другой раз избил жезлом так, что царевич слёг.

Гром грянул во время прощального приёма герцога Магнуса. В присутствии всего двора и земской думы царь, обращаясь к Магнусу, вдруг произнёс слова, всех поразившие:

— Любезный брат, ввиду доверия, питаемого ко мне вами и немецким народом, и преданности моей последнему, ибо сам я немецкого происхождения и саксонской крови, и несмотря на то, что я имею двух сыновей — одного семнадцати, другого тринадцати лет, вы, ваша светлость, когда меня не станет, будете моим наследником и государем моей страны. А пока я жив, я так искореню и принижу моих подданных, что попру их ногами!