Читаем «Третий ангел вострубил...» полностью

Хризантемы ― поздние цветы ―

Средь смятенья общего печальный

Светлый луч спокойной красоты,

Неразгаданный обряд венчальный.


Снова осень. Тишиной святой

Уголок любой в лесу заполнен.

Людям, листьям отсвет золотой

Сказку позабытую напомнил.


Все равно: по звездам ль долгий путь

Иль длиною рек и далью мерят,

Не расторгнуть сладостных тех пут,

Коих долго ждут,

В которых ― верят!


1981

Посвящение

Был мольберт под прахом похоронен.

Для кого ― под вздохи и смешки ―

Рисовал я звезды и ладони,

Голубого поля васильки?!


Было людно, суетно и сонно.

С каждой и ни с кем встречал зарю.

И молчали буквы отрешенно

В книжном или письменном строю.


Может быть, не стоил я участья:

Кто в жару не плачет о дожде?

Но вдруг осень даровала счастье,

До поры не утопив в беде…


1981

* * *

Закрыты плотно ставни, двери

И снег кружится над водой.

Напрасно знать, кошмарно верить,

Что желтый цвет ― не золотой.


Опала сказка, потускнела.

В туман размыта теплота.

За белым сном, под настом белым

Погас последний вальс листа.


Кто обручается листами,

Тот причащается водой!

Но то, что желтый ― не златой,

Лишь перед явной наготой

Деревьев, дел и душ представим!


1981

Юле

Не стану дров бросать в костер,

Так много сил души отнявший,

Не стану отвечать на вздор,

А буду старше.


1983

Избит неизвестными

На Земле есть место, где согреться:

Пусть костер или родной очаг.

Пел я много о любви и сердце.

Ныне расскажу о сволочах.


Ночь кусалась. В шубе тело стыло.

Фонарей на той дороге нет.

Брел старик, весь сгорбленный, и было

Старику за восемьдесят лет.


Влажные глаза. Ушанка-шапка.

Лоб в морщинах (старость тяжела!).

У нагретой печки дома бабка

Целый час его уже ждала.


Вдруг из темноты, как из могилы,

Тени три и перегар спиртной:

«Эй, трухлявый, чтоб тебя скрутило!

Раскошелься ― дернем по одной!»


Не успел старик сказать ни слова ―

Грубый голос: «Падла! Не дает!»

И удар, паденье, привкус крови.

«Что? Молчать не будешь наперед!»


Допинали. Дотоптали. Скрылись.

Утром полз, в руках сжимая снег.

И, как сон, перед глазами плыли

Взрывы, танки.

В прошлом.

На войне…


1980

Л. М. Ерофеевой

Звезда горит для тех,

кому не безразличен

Ее туманный свет,

распластанный в ночи,


И для кого в стремленьи

безграничном

Всегда лиричная

мелодия звучит!


1981

Иннокентий Анненский

Лишь касался кончиками пальцев ―

Не сжимал фиалки в кулаке.

Наслаждался запахом акаций,

А не цветом флага на древке.


Жизнь вдыхал, не думая о смерти,

Светлый взор свой устремлял в века.

Не судачил о плохом и скверном ―

Сказку неба видел в облаках.


И внезапно ― без пророчеств мрачных ―

С неба камнем пал и встретил смерть

На вокзале, средь скамей невзрачных,

Будто в наши дни беря билет.


1981

Памяти однокурсницы

Ларисе Додоновой

Прости за не подаренный цветок,

За слов венок, не выловленный нами,

За скупость чувств и ― как ее итог ―

Безмолвную, терзающую память.


Улыбок свет ― вот помощи рука.

Чтоб долг отдать, тепло мы накопили,

Но… Канул день!

Мы в вечных должниках

Пред той, что спит в могиле.


Минуты, дни, года ― пред пустотой!

Для счастья в жизни выпало так мало!

Твоя мечта ― да будет нам звездой

И доброта ― да будет идеалом!


1983

На старом еврейском кладбище в Праге

Самый старый надгробный камень на могиле поэта Авигдора Каро датирован 23 апреля 1439 года.

Из путеводителя

Как листы из Книги Судеб ―

Отголоски бытия ―

Громоздятся камни всюду,

Текстом с нами говоря.


Тот был лекарь, тот ― аптекарь,

Тот ― непонятый поэт.

Каждый жил, работал, ехал ―

Робкий вился след.

Он бы стерся под песками,

Канул в лету сквозь века,

Но хранит нам память в камне

Благодарная рука!


Эту книгу не спалили

Всех фанатиков костры:

Вечен символ светлой силы ―

Мудрости и доброты!


1986

У моря

Ночью волны берег лижут,

Тихо галькою шурша.

Вы все дальше, но все ближе

Каждый взгляд Ваш, каждый шаг!


Кипарисы вдоль аллеи ―

Часовые ваших троп.

И цикория цветок

Дивным взором голубеет…


Пусть оковы тяжелы

Бывших разочарований ―

Вьется птица у скалы:

Прометея славит пламя!


1987

Ире

Судьба, однажды опыт проучив,

Была ко мне, увы, неблагосклонна

И солнца счастья робкие лучи

Она стыдливо прятала за склоны.


Ответа ли или совета ждал,

Нахально подставляя ветру спину, ―

Никто лицо мое не разгадал

И для души не засветил лучину.


Но так с годами, лишь кляня себя,

Ты видишь чьи-то слезы за капелью

И, как бы плохо не было, скорбя

Уходишь ты, не хлопнув громко дверью.


1988

Родному городу

Свердловска каменный цветок

Бесчувственный, холодный, стройный:

Чугунных Каслей решето

Кружев забытой колокольни!


Он, восхищая нас, парит,

Но в вечном есть увечье злое:

Пусть время след не истребит,

Но цвет с годами будет скрыт

Скорее пылью, чем землею…


1987

России

Всегда с чужестранцами хмурая.

Судить почему ― не берусь.

Вновь пряди волос белокурые

Злым ветром разметаны, Русь!


Глаза твои пасмурно-серые ―

Осеннего леса печаль.

Ты много так доброго делала

И вечно рубила с плеча!


Любить ― как нельзя не любить тебя.

Простить ― как нельзя не простить.

Так много и спето и выпито

На трудном совместном пути!


2002

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
100 знаменитых отечественных художников
100 знаменитых отечественных художников

«Люди, о которых идет речь в этой книге, видели мир не так, как другие. И говорили о нем без слов – цветом, образом, колоритом, выражая с помощью этих средств изобразительного искусства свои мысли, чувства, ощущения и переживания.Искусство знаменитых мастеров чрезвычайно напряженно, сложно, нередко противоречиво, а порой и драматично, как и само время, в которое они творили. Ведь различные события в истории человечества – глобальные общественные катаклизмы, революции, перевороты, мировые войны – изменяли представления о мире и человеке в нем, вызывали переоценку нравственных позиций и эстетических ценностей. Все это не могло не отразиться на путях развития изобразительного искусства ибо, как тонко подметил поэт М. Волошин, "художники – глаза человечества".В творчестве мастеров прошедших эпох – от Средневековья и Возрождения до наших дней – чередовалось, сменяя друг друга, немало художественных направлений. И авторы книги, отбирая перечень знаменитых художников, стремились показать представителей различных направлений и течений в искусстве. Каждое из них имеет право на жизнь, являясь выражением творческого поиска, экспериментов в области формы, сюжета, цветового, композиционного и пространственного решения произведений искусства…»

Илья Яковлевич Вагман , Мария Щербак

Биографии и Мемуары
Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ
Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ

Пожалуй, это последняя литературная тайна ХХ века, вокруг которой существует заговор молчания. Всем известно, что главная книга Бориса Пастернака была запрещена на родине автора, и писателю пришлось отдать рукопись западным издателям. Выход «Доктора Живаго» по-итальянски, а затем по-французски, по-немецки, по-английски был резко неприятен советскому агитпропу, но еще не трагичен. Главные силы ЦК, КГБ и Союза писателей были брошены на предотвращение русского издания. Американская разведка (ЦРУ) решила напечатать книгу на Западе за свой счет. Эта операция долго и тщательно готовилась и была проведена в глубочайшей тайне. Даже через пятьдесят лет, прошедших с тех пор, большинство участников операции не знают всей картины в ее полноте. Историк холодной войны журналист Иван Толстой посвятил раскрытию этого детективного сюжета двадцать лет...

Иван Никитич Толстой , Иван Толстой

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное