Третий брак бедной Лизы

– Тогда давайте выставим на продажу. Это можно хоть завтра сделать.

Лиза молчала – ей так хотелось, чтобы все проблемы с деньгами решились как можно быстрее.

– Послушайте, ну хоть чуть-чуть потерпите. – Дама принялась уговаривать ее. – Конечно, тридцать тысяч – деньги не маленькие, но ведь вы же сможете выручить гораздо больше. Например, тысяч шестьдесят или семьдесят.

– Сколько? Сколько, вы сказали, она стоит? – Лиза вдруг очнулась от своих огорчений.

– Тридцать тысяч. Если бы не этот скол, то стоило бы гораздо больше. Шестьдесят. А так… Но если вы на аукцион ее выставите, ее купят дороже. За те же самые шестьдесят тысяч.

– Но через два месяца?

– Совершенно верно, – кивнула дама.

– Хорошо. Оформляйте договор. Пусть будет через два месяца. Тогда деньги тоже нужны будут.

– Вот именно. Они всегда нужны.

Когда Лиза вышла на улицу, в ее сумке лежала квитанция о приеме тарелки «Коломбина» на торги очередного аукциона. «Да, конечно, денег пока нет, но вот что значит проявить терпение. Тридцать тысяч! Огромные деньги! А так бы я согласилась на шесть тысяч в первом же магазине». Лиза пересчитала мелочь в кармане, купила в овощном лотке дочке два банана и поспешила на работу. До начала приема в поликлинике оставалось совсем немного времени.

– Думаю, что надо будет тебе купить джинсы, которые тебе понравились, и сапожки, и тот самый рюкзачок, который ты видела в магазине. Помнишь, тот, с кошкой? – говорила Лиза дочери. Она себя не узнавала – в нее вселился дух прожектерства. Вместо осторожной надежды и робкого планирования Лиза вдруг стала мечтать о новом диване, лампе, пальто для себя и куче обновок для Ксении. Она решила, что обязательно сводит в ресторан родителей – пусть увидят, что ее самостоятельная жизнь, вне семьи, успешна и прочна. Порой она себя одергивала: цифры вещь упрямая – и диван, и пальто, и ресторан в эту сумму не укладывались, поскольку надо платить за квартиру. «Ну, ведь это же аукцион! Тарелку могут купить и за большие деньги! И тогда… – В этом месте Лиза уже себя не сдерживала. – Тогда мы с Ксенией поедем отдыхать на море. Или в горы. Например, в Австрию. В Альпы. А то что такое, все в ее классе куда-нибудь уже ездили, а она… Правда, мама предлагала ее в поездки брать, но…» Обида на мать иногда вспыхивала, а потому об очень многих вещах договориться им не удавалось.

Еще, считая дни до аукциона, она вспоминала о старушке-комаре. «Интересно, она знала, что у нее такая тарелка?! Даже как-то неудобно, получается, я на ней наживаюсь… А так стариться страшно. Взяли почти чужие люди и увезли из твоего дома. И сделать ты ничего не можешь, поскольку нет никого, кто тебя защитит, кто поможет. А в своем доме ей бы, наверное, и легче было. И продавать вещи свои не нужно… – думала иногда Лиза, и какая-то жалость растапливала ее обиду на мать. – Может, для мамы квартира в Большом Гнездниковском – это то же самое. Она такая энергичная, такая бойкая, такая независимая, что я забываю о ее возрасте. А лет ей немало!» Лиза вдруг начинала корить себя за то, что до сих пор не смогла встать на ноги, не может помогать родителям и обижается на них, как несмышленый подросток. «Я обязательно всего добьюсь. Сама». Эти слова она произнесла как заклинание.

Два раза в месяц Лиза не спала. Нет, у нее не было вечернего дежурства, она не подрабатывала ночной сиделкой (тяжелая, но выгодная работа), она не шила всю ночь, не читала любимую книжку. Она просто не спала. Что случалось в эти дни с ее организмом, она не знала, хотя как врач и задавалась этим вопросом. В такие вечера она ложилась рано, чувствуя утомление, гасила свет, закрывала глаза и… И через некоторое время открывала их снова. Она закидывала руки за голову, вытягивалась на постели и начинала думать. Она давно перестала притворяться в эти дни: мифические недосчитанные овечки, мед с молоком, попытка расслабиться при помощи йоги – все это не действовало. «Нет, смысла нет сопротивляться, пугать себя тем, что завтра буду валиться с ног и убеждать, что «вот-вот и я усну», – эти ночи даны для раздумий, спокойных, неторопливых размышлений и для воспоминаний», – решила она для себя и поддавалась ночному бодрствованию.