— В другой раз,— Данилкин налил себе коньяк, поднял рюмку и опять внимательно, совершенно трезвыми глазами посмотрел на Панина. Он был еще бледнее, чем всегда, только на щеках выступили маленькие красные пятнышки. Бледность и худобу режиссера еще больше подчеркивал тонкий, плотно облегающий торс синий свитер.
— За вас, Панин. Все-таки вы спасли этого подонка. Псу живому лучше, чем мертвому льву.
Они выпили. Услышав такой тост, Панин даже забыл разбавить свой джин тоником и почувствовал, как обжигающая волна разлилась по всему телу.
— Я вам доставил много неприятностей,— сказал он.— Извините. Но вы оказались твердым орешком.
— А вы привыкли каждый орех раскалывать?
— Ситуация сложилась жесткая, Валерий Николаевич. Пришлось быть навязчивым.
— Идти напролом? Так это называется по-русски? — в голосе Данилкина чувствовалась горечь.— Только не подумайте, что я вас в чем-то хочу обвинить. Знаете, капитан… Ох, простите, майор!
— А нельзя ли попроще? Меня зовут Александр Сергеевич. Можете звать даже Сашей.
— Прекрасно, Александр Сергеевич! Вот что я хотел вам сказать, Саша…— Данилкин помедлил, словно еще раз примерялся к Панину.— Вы мне помогли. Да, да, помогли. Вы даже не представляете, как помогли! — Он налил себе коньяк и требовательным взглядом показал Панину на графин с джином.
— Во-первых, вы открыли мне глаза на прохвоста Курносова. Услужливый и льстивый советчик оказался рядовым подлецом.— Он долго и мрачно молчал. Потом вдруг улыбнулся виновато: — Да и я хорош! Столько лет настоящего обличья разглядеть не мог. Можете себе представить — за границу на гастроли едут пятнадцать человек, а он оформляет весь коллектив, на всех валюту получает. Разницу куда? Как вы думаете? Нет, не себе. Добавляет уезжающим. Дают-то нам гроши. Вроде бы и не ворует. Но ему, в благодарность, то одну дорогую вещицу за кордоном вскладчину купят, то другую. Вот так-то!
Панин удивился, почему это помреж занимается в театре валютой, но спрашивать не стал. Подумал с неприязнью: «Ну их к черту! Пускай сами разбираются!»