Третий эшелон

Листравому показалось, что агитатор с особым злорадством назвал фамилии его учеников, и он сердито засопел, но «докладчика» не прерывал.

— Они опозорили нашу часть! Охота на поросят в такое время — вещь непростительная. Такие вот и довели нас до отступления. Понимаете, товарищ Листравской?

Краснов, не обращая внимания на собеседника, говорил и говорил, довольный собственным красноречием. Эту слабость Краснова машинист знал давно. Раньше она вызывала снисходительную усмешку, но теперь, когда так было некогда, Листравой мучительно переносил затянувшуюся беседу. И это искажение его фамилии переполнило чашу терпения.

— Понимаю, товарищ Красновской, — с издевкой сказал он, вставая и подходя к двери.

— Очень хорошо. Теперь о главном. Мы ведем священную войну, на нас смотрит весь мир. И вдруг — за горло пленного. Понимаете ли вы…

— Иди ты… — Листравой выругался, шире раздвинул дверь, зло добавил: — Катись отсюда!

— Вы… Я начальнику скажу… — Краснов хотел возразить что-то, но Листравой схватил его за рукав, указал на дверь: — Катись к свиньям собачьим!

Демьян Митрофанович Краснов в тридцатые годы был известным в Забайкалье активистом производства. Волна массового новаторства выдвинула и его. Он вместе с Листравым выступил за новые методы труда на железной дороге, стал известным, заметным человеком. Листравой по своей скромности считал, что делают они самое простое, будничное дело, и не видел в этом ничего особенного. Краснов же был уверен, что их заслуги перед отечественным транспортом нужно оценить. Вскоре без него не обходилось ни одно совещание, ни одно собрание, где его непременно выбирали в президиум. Так шли годы.

Стрелочник Краснов был выдвинут на должность дежурного по станции, за новаторство получил орден; затем ему доверили всю станцию. Потом быстро разобрались в его ограниченности и исправили ошибочное решение. А он, словно и не понимал всего этого, считал себя в центре общественного внимания, даже обижался, если ему где-либо не давали выступить, жаловался:

— Затирают старую гвардию. Теперь можно нас и на свалку. Конечно, можно: пределыциков разогнали, — вредителей истребили. Зачем теперь мы? Устарели, неграмотными стали…

Листравой при случае дружески советовал приятелю быть скромнее. Но тот только посмеивался. Однажды на конференции Краснова не избрали в президиум. Он опоздал и не знал этого.

Неторопливым, полным достоинства шагом поднялся на сцену, сел в первом ряду за столом. Там не придали никакого значения его появлению: забыли уже, кого избирали. Неожиданно встал Листравой, громко с места задал вопрос: на каком основании Краснов оказался в президиуме? Произошло замешательство, но потом председательствующий нашел выход: он предложил «доизбрать» кандидатуру.

Краснов обозлился, затаил глубокую обиду, думая, что бывший приятель завидует его славе. При встречах они разговаривали только на «вы», будто бы и не знали друг друга с детства.

У Красновых не было детей. В семье не прекращались взаимные упреки. Жена, чувствуя свою правоту, сошлась тайком с военным комендантом и сбежала.

Краснов пожаловался Листравому, надеясь найти сочувствие. Но тот грубовато ответил:

— Убежала, говоришь? Туда ей и дорога! Плюнь и разотри.

Краснов согласился с ним, а через неделю машинист встретил его сияющим. Листравой догадался: примирился с судьбой. Но тот огорошил машиниста, сообщив, что комендант бросил разбитную бабенку, и она вернулась в дом.

— И ты принял потаскуху?

— Прошу не оскорблять мою супругу!.

— Тряпка!

Семейная драма сделала Краснова подозрительным, в каждом человеке он видел скрытого врага-насмешника. Листравому он тоже не простил прежних обид.

В первые дни войны Краснов был самым активным агитатором. Его пылкие патриотические речи имели успех: молодого неопытного начальника политотдела они покорили. И тот посоветовал назначить Краснова главным кондуктором на курьерские поезда.

— Поздравляю! — Листравой, встретившись в дежурке, хлопнул Краснова по плечу. — Потягивай теперь «служебную» — и в ус не дуй.

С началом развития железных дорог у частных станционных буфетчиков была манера бесплатно угощать главных кондукторов стопкой водки. По традиции она называлась служебной. Давно уже не подавали бесплатную стопку, а разговоры о ней нет-нет да и воскресали.

Краснов поверил словам Листравого. Нарядившись в форму главного кондуктора, он явился в станционный ресторан и попросил стопку водки. Ему подали. Краснов выпил, крякнув и понюхав корочку, пошел за дверь. Его задержали, потребовали расчет. Демьян Митрофанович указал буфетчице на свою фуражку с красным кантом, на кондукторскую сумку, на свисток. Буфетчица не унималась:

— Не стройте из себя дурачка!

У Краснова денег не оказалось: скандал. Дошло до начальства, и Демьян Митрофанович очутился снова на посту стрелочника. Опять Краснов винил во всем Листравого. В душе он поклялся отомстить машинисту.