Третий глаз Шивы

— Угу, — хмыкнул Люсин. — Во-первых, «шпайер». Это из репертуара молодого Утесова. Сейчас говорят «пушка», «пушечка», «пуха».

— Учусь на ошибках, хоть они и мелочи.

— Верно, Юр, мелочи. — Люсин промокнул губы бумажной салфеткой. — Сугубо доверительно могу сказать, — он отвалился от стены и, положив локти на стол, придвинулся к Березовскому, — только тебе и никому больше, что свою пуху я только однажды брал из сейфа.

— Парадокс.

— Нет, Юр. — Люсин лениво шелушил зерна арахиса. — Просто мне всегда почему-то перепадали такие дела, где нет ни стрельбы, ни засад, ни погони. У других ребят этого было вдосталь, а меня как-то миновало.

— Ты жалеешь об этом?

— Я? Жалею? — Люсин даже рассмеялся. — О чем тут можно жалеть? Преступники тоже люди, а в человека нелегко выстрелить, Юр. Я могу лишь радоваться тому, что пока — тьфу-тьфу, чтоб не сглазить, — вызывал к себе по повестке, а не арестовывал с пистолетом в руках.

— Странно. Я всегда считал, что ты в своей конторе на первых ролях. Да так ведь оно и есть! Разве дело с «Ларцем» рядовое?

— Мы говорим о разных вещах. Острота и сложность нашей работы не определяется числом стреляных гильз. Возьми ребят из УБХСС! У них редко случаются горячие сюжеты, которые так любит ваш брат писатель. Кажется, что они занимаются наискучнейшим делом: проверяют счета, поднимают накладные, копаются в толстенных бухгалтерских книгах…

— Ладно, папа. — Березовский подвинул ему новую кружку. — Меня можешь не агитировать. Я тоже кое-что соображаю; премного наслышан. Лучше расскажи про себя. Если ты доволен, что твоя пушка ржавеет в сейфе, то я только рад за тебя. Лишь бы тебе хорошо было, а остальное приложится. Но ты, наверное, подыхаешь со скуки?

— Мне грех жаловаться на судьбу. Я только теперь по-настоящему начал понимать, что значит быть сыщиком. Вхожу во вкус.

— Поделись, если можешь. За мной не пропадет.

— Не сомневаюсь. Жаль только, что ты малость отвалил от нашей тематики, куда-то на Восток подался, в древность…

— Хитришь, старичок! — Березовский размочил в пиве соленый сухарик. — Ой, хитришь! Говори прямо, куда нацелился? Без политеса.

— Никуда. — Люсин сделал удивленное лицо. — Просто к слову пришлось.

— Есть что-нибудь интересное?

— Для тебя?

— Для Ги де Мопассана! — рассердился Березовский. — Чего крутишь?

— Э, братец, на глотку меня не возьмешь. Пустой номер, так допрос не ведут.

— А как? — кротко спросил Березовский. — Как ведут допрос? В чем смысл этого искусства? Поглядите на этого нового центуриона, как он обрабатывает за кружкой пива лучшего друга! Намеки, подозрения, интригующие недомолвки… А зачем, спрашивается?

— Да, Юр, зачем?

— Просто ты хочешь, чтобы я клюнул на твою тухлую приманку. Ну ладно, хорошо, считай, что ее уже заглотал, как ерш, до самой селезенки. Березовский крепко сидит на крючке. Можете дергать за лесу, майор, не бойтесь, он не сорвется.

— В чем я допустил ошибку, Юр? — Люсин показал, что готов сдаться.

— Видишь ли, наши с тобой рандеву уже трижды срывались по причине твоей патологической занятости. Так?

— Допустим.

— А сегодня ты вдруг смог. Я поневоле насторожился. И, как видишь, недаром. Разве тебе здесь не нравится? Или мы плохо сидим?

— Хорошо, Юр, превосходно сидим.

— Но ты сам проболтался, что никогда еще не был так загружен. Говорил?

— Говорил.

— Как тогда прикажете вас понимать? Вы здесь со мной по долгу службы или как? — Березовский с надменным видом дуэлянта, бросающего перчатку, швырнул на стол обглоданный рыбий скелет. — К барьеру! Ваш выстрел, секунд-майор!

— Нет, — покачал головой Люсин и щелчком отправил скелет обратно. — Я уже сдался на милость победителя и признаю твое умственное превосходство.

— Кыш! — Березовский взмахнул рукой, словно отгонял надоедливую муху.

— Я хоть и писатель, но не падок на лесть.

— Какая уж тут лесть! Готов поспорить, что у тебя коэффициент интеллекта не ниже, чем сто восемьдесят.

— Почему именно сто восемьдесят, отец?

— У меня сто семьдесят.

— Это много?

— Очень много, Юр, — пресыщенно вздохнул Люсин. — Но клянусь всеми льдами экватора, я шел к тебе без всякой задней мысли. Если бы ты только знал, как я закрутился! Сегодня утром проснулся с твердым намерением утопиться.

— Конечно, в соленой воде?

— В ванне, — отрезал Люсин. — Но дело не в том. Нужна хоть какая-то разрядка. Чувствовал, что больше не выдержу. Вот я и предложил сбежаться. Генрих хоть придет?

— Обещал.

— Да. — Люсин прикрыл глаза и кивнул. — Люблю я Генриха.

— А меня, старик?

— И тебя.

— Тогда отвечай сей момент, паршивец! — Березовский шлепнул рукой по столу, который после того, как уборщица вытерла его влажной тряпкой, сверкал, как школьная доска до начала урока. — Говори, в чем искусство оперативника?

— Искусство? Кто сказал — искусство?

— А если серьезно?