Третий глаз Шивы

— Если серьезно, то, пожалуй, искусство. Прежде всего искусство задавать вопросы, точно и неожиданно их ставить, затем умение слушать, ничего не пропуская, способность сопоставлять несопоставимое и, наконец, привычка держать в голове тысячи мыслимых и немыслимых вариантов, пока кто-то другой раскладывает за тебя пасьянс. Последнее как раз утомляет больше всего.

— Но что же здесь главное?

— Природный талант вести беседу. Этому действительно научиться трудно. Остальное — дело наживное.

— Какую беседу ведем мы с тобой сейчас?

— Обоюдополезную, я полагаю. Ты пытаешься вытащить из меня то, что я и так с радостью готов тебе выложить, а я размышляю, как бы мне тебя заарканить. Такой вариант тебя устраивает?

— Пожалуй, старик, пожалуй… Правда, один крокодил тут недавно проливал слезы и клялся, что задыхается без дружеского общения…

— Погоди, Юр! — запротестовал Люсин. — Намерения у меня действительно были самые благородные, но в ходе беседы, понимаешь, возникла одна идейка…

— Недаром же ты говоришь, что главное для тебя — беседа!

— С мудрым человеком и сам становишься мудрее.

— Уж не собираешься ли ты снова взять меня в свою упряжку?

— Почему бы и нет? — Люсин сделал вид, что эта идея только что пришла ему в голову. — Было бы славно… Поможешь мне кое в чем, а потом напишешь книгу. Еще лучшую.

— Карты на стол, отец.

— Не пойдет. — Люсин лениво пососал соленую корочку. — Я уже сказал тебе, что пасьянсы раскладывает кто-то другой.

— Но хоть приблизительно ты можешь сказать, в чем ситуация?

— Нет, Юр, это тебе ничего не даст. Ну найден труп на болоте, ну обложили предполагаемых убийц… Тебе это что-нибудь говорит? То, что для нас является повседневной работой, для тебя мелковато. Ты же другого хочешь. Чего-нибудь позаковыристей. Или я ошибаюсь? Чего молчишь?

— Жду. — Березовский, с трудом подавив улыбку, закрылся кружкой. — Жду, когда ты кончишь валять дурака.

— Валять дурака? Что ты, Юрочка! Мы же еще не начинали бороться.

— Что ты собираешься мне поручить?

— Исторические изыскания, разумеется. Как всегда.

— Это интересно?

— По-моему, очень. Но вполне возможно, что я и ошибаюсь. Не исключено, хотя и маловероятно, что здесь обычное уголовное дело и все наши поиски пойдут прахом, как только милиция возьмет двух субчиков, которые затаились в лесу.

— Я ничем не рискую. Разойдемся как в море корабли.

— Вот и расчудесно. По рукам?

— Идет. Что я должен делать?

— Сначала настройся. Представь себе, Юр, что тебя интересует сейчас не Средняя Азия седьмого века, как ты говорил, а Индия, Греция, Тибет какой-нибудь… Древность, культ камней и растений, короче говоря — фетишизм. Вникаешь?

— С трудом.

— В том-то и беда, что здесь все так неопределенно. — Люсин скомкал салфетку и бросил ее в пепельницу. — Представь себе человека, ученого. Он глубоко эрудирован, разносторонне образован, в какой-то мере почти гениален. У себя в лаборатории занимается синтезом монокристаллов: рубинов, сапфиров и тому подобное. На самом высоком, как принято говорить, научном уровне. Зато дома он вытворяет странные вещи.

— Например?

— Собирает древние рецепты алхимиков, выписывает из священных книг легенды и мифы, в которых фигурируют драгоценные камни…

— И это тебе кажется странным? — Березовский иронически улыбнулся.

— Погоди, Юр. Я понимаю, что в моем пересказе все предстает весьма банально. Я умею слушать, но не рассказывать. — Люсин задумался. — Давай попробуем зайти с другой стороны. — Он вынул записную книжку. — Ты знаешь о последних опытах с нервной системой растений?

— У растений есть нервная система?

— Выходит, что так… Как-нибудь я тебе расскажу об этом. Не теперь.

— Хочешь еще? — спросил Березовский, сдвигая на край пустые кружки.

— Подождем Генриха. — Люсин встал и огляделся. В баре стало просторнее. Соседи за их столом уже сменились. — Выпьем с ним еще по одной, и баста.

— Что так, отец?

— Работать надо, дорогой товарищ.

— Продолжим наши игры.

— Что бы ты сказал про человека, который ошпаривает кипятком комнатные цветы, прижигает их листья сигаретой, раздражает их током?

— Маньяк.

— И попал бы пальцем в небо.

— Исследование нервной системы растений?

— Он записывал биопотенциалы корней и листьев. Они резко меняются, когда, например, рядом убивают живое существо.

— Ого! Это уже товар!

— Клюнул?

— Давно, отец, но нельзя ли поподробнее? Неужели ты не можешь все как следует растолковать?

— Попробую… Но потом. Хочешь заедем ко мне?

— В контору?

— На пару часиков.

— Но у меня нет паспорта.

— Ничего, как-нибудь проведу.

— Если тебе, новый центурион, что-нибудь нужно, все нипочем! Попробовал бы я пройти к вам без паспорта по своей нужде, по частному делу!

— Приходи, хоть завтра. Пропустим.

— Чем еще занимается твой корифей?

— Не надо о нем так, — посуровел Люсин. — Он умер.

— Прости, старик. Я не знал.

— Он собирал старинные книги, изображения Будды и Шивы, в его доме много цветов и камней.

— Какие это цветы?