Третий лишний. Он, она и советский режим

Степан Разин (1630–1671) — лицо историческое. Казак, уроженец донской станицы, он был бандитом и грабителем. За что и был казнен. Но под пером советских пропагандистов Разин превратился в идейного вождя крестьянской освободительной войны. В песне, созданной на основе старинного предания 110–115 лет назад, описан случай из, так сказать, „частной” жизни Разина. Разбойничая где-то в низовьях реки Волги, он то ли украл, то ли силой увел молоденькую девушку — персидскую княжну, и привел ее на один из своих расписных челнов. Княжна ему нравится. Нравится ли он княжне, Степана не интересует, он просто занимается с ней своим мужским делом. Как говорится в песне, „веселый и хмельной” он справляет свою очередную свадьбу. Но остальные разбойники раздражены: они, конечно, завидуют атаману, но говорят не о зависти, а о том, что вот-де атаман провозился с бабой одну ночь и „сам на утро бабой стал”. По русским понятиям сказать мужчине, что он „стал бабой”, — значит серьезно оскорбить его. Разин чувствует, что общественное мнение против него, и, как все демагоги, быстро находит тот жест, который примиряет его с соратниками. Он хватает княжну и вышвыривает ее из лодки. Девушка тонет. Расписные челны продолжают свой путь. Все довольны.

Надо сказать, что в России мало песен пользуются такой же шумной популярностью, как эта. Про Степана Разина поют в деревнях и городах, песню исполняют с театральных подмостков и тянут пьяными голосами на свадьбах и всякого рода гулянках. Это действительно народная песня. О чем же она? О том только, что бандит украл девушку, изнасиловал ее прилюдно и затем утопил. Согласимся, что сочинение это действительно бросает некий свет на сексуальные нравы и традиции народа…

Есть в песне про Стеньку Разина еще один важный нюанс. Как понимают сегодня люди, Разин утопил княжну во имя мужского товарищества. И это оправдывает его в их глазах. Таковы традиции.

Да, традиции — большая сила. Далеко от Волги до Магадана, от нашего времени до XVII века, но ситуация, описанная в знаменитой народной песне, поразительно схожа с тем, что произошло несколько лет назад на золотых приисках в магаданской тайге. Помните Ваську, которого его товарищи выгнали из артели за то, что он без общественного согласия завел себе бабу? Ему бы отказаться от нее, а еще лучше утопить ее в ближней речке. А он заупрямился. Возможно, любил ее. Васька вел себя нетрадиционно. Зато остальные члены артели действовали в полном соответствии с национальной традицией. Они требовали от товарища того же самого, чего требовали от своего атамана Разина его приятели-разбойники: чтобы он поставил мужское товарищество выше какого-то там личного чувства к женщине. Ваську из Магаданской области, конечно, в народных песнях не воспоют, и героем он по российским стандартам не станет[147] .

Не мне первому пришло в голову искать корни национальных российских нравов в народных песнях. Сто пятьдесят лет назад в 1834 году об этом писал наш великий поэт Александр Пушкин. „Вообще, несчастье жизни семейной есть отличительная черта во нравах российского народа. Шлюсь на русские песни: обыкновенное их содержание — или жалобы красавицы, выданной замуж насильно, или упреки мужа постылой жене. Свадебные наши песни унылы, как похоронный вой”[148].

Наш современник, психолог, эмигрант из Ленинграда Г. С. высказывает мнение еще более радикальное. „То, что происходило на Руси столетиями между мужчиной и женщиной меньше всего можно назвать сексом. И не в том дело, что женились и выходили замуж на Руси не по своей воле. Важнее другое. Секс — система отношений, в которой есть две стороны — Он и Она. Они могут получать наслаждение только вместе. Чувства одного возбуждают чувства другого. В России же традиционная скованность женщины и столь же традиционное равнодушие мужчины к ее переживаниям попросту исключают секс, как любовную игру, как радость двоих”.

Суждение психолога получает свое подтверждение в исторических фактах. Россия не пережила Европейского Ренессанса, эпохи, когда между 14 и 16 столетиями европейцы среди прочего по-иному взглянули на женщину. Когда женщина-хозяйка, женщина-мать, женщина-самка была впервые осмыслена как человек, как Дама. В русском средневековом обществе не возникло ни рыцарства, ни джентльменства, пусть даже показного, внешнего, театрального, как это было кое-где в Европе. Лишь в 18 столетии, да и то только в высшем обществе, русская женщина стала появляться „на людях”, а несколько поколений русских цариц заставили мужчину признать за женщиной некоторые общечеловеческие достоинства. Но все это лишь при дворе или около царского двора. А в народной среде баба оставалась только бабой — ломовой лошадью и матерью.