Третий лишний. Он, она и советский режим

Сравним поэтические строки Блока с цитатой из автобиографии Моргачева. Как будто оба говорят об одном и том же: о встрече с женщиной, об отношении к ней, о поступках, цель которых — достичь наибольшей близости двух душ и тел. В обоих отрывках даже слово ЛЮБОВЬ есть. Но как несхожи чувства горожанина и крестьянина, как различен интимный опыт двух мужчин! И, действительно, то, что звалось в русском городе любовью, и то, что понимали под тем же термином жители российской деревни, по сути не имело между собой ничего общего. В селе девушке и юноше запрещено было решать, кто будет их избранником (избранницей), брак носил характер хозяйственной сделки. Конечная цель церковного венчания сводилась к обязательству мужчины и женщины продолжать род. Такой союз без личного выбора предполагал не столько любовь, сколько терпение. Недаром на жалобы молодых старшие члены семьи отвечали пословицей: „Стерпится, слюбится…”

В том, что написал о своей женитьбе крестьянин Моргачев, не было ни грубости, ни цинизма. Это была сама российская жизнь. Кстати, Дмитрий Егорович не какой-нибудь темный мужичок из глухой деревеньки. Он — человек, проживший долгий и содержательный век: воевал на Первой мировой войне, был тяжело ранен, занимался общественной деятельностью в селе, обратился к религиозной философии Льва Толстого и был за это брошен в тюрьму, провел годы в советских лагерях, вырастил и потерял любимых сыновей.  Но любви — личного интимного чувства к избранной женщине, в жизни его не было. Никогда, И Дмитрий Егорович, мужчина красивый, умный и содержательный, не находил в отсутствии такой любви ничего странного. Так жили родители и деды, так, полагал он, должно жить и ему. Боюсь даже, что понятие „любовь” в его реальном значении было для Моргачева равноценно понятию „разврат”. И не только для него, но и для миллионов русских крестьян XIX и начала XX столетия.

Значит ли это, что в течение двух веков, предшествовавших революции 1917 года, русская деревня не имела понятия о любви? Конечно, нет. Были и любящие пары и благополучные нежные семьи. Наверное, прав и тот русский писатель конца XVIII века, который с некоторым даже удивлением для себя констатировал, что „и крестьянки любить умеют”. Но в целом нет сомнения в том, что общество, которое отрывает любовь от личности, от личных вкусов и симпатий и соединяет мужчину и женщину только во имя рода, ради деторождения, оставляет для человеческого счастья пространство крайне ничтожное. И что бы мы ни думали о большевистской революции, приходится признать: именно она поначалу принесла в русскую деревню право на индивидуальное чувство. Среди лозунгов, с которыми большевики пришли в деревню, не последнее место занимал лозунг о разрушении „буржуазной семьи” и призывы к „свободной любви” (см. главу 2. „Как любили дедушки и бабушки”). Авторитет старших, значение церковных установлений тотчас после 1917 года начали падать и вместе с печальными последствиями этого крушения возник и процесс благодетельный: молодежь получила право самостоятельно избирать своих любимых. Ломка эта сопровождалась всякого рода безобразными эксцессами и крайностями, но право на независимую, индивидуальную любовь нельзя не признать благом. Только такая любовь и может сделать человека счастливым. Беда только, что, как и обещанная крестьянам земля, право на свободное чувство обернулось для деревни, в конце концов, обманом.

Коллективизация и индустриализация разорили деревню, погнали мужика на заработки в город, на заводы, в рудники и шахты. Деревня начала пустеть и прежде всего терять мужчин. Вторая мировая война еще более обезмужичила советское село. Вот они эти роковые цифры. В 1920 году в российском селе жило 115 миллионов человек, в пять с половиной раз больше, чем в городе (21 миллион). Равная пропорция мужчин и женщин в деревне еще более менее сохранялась. В 1939 году в городах находилось уже 56 миллионов, но в селе жило все еще в два раза больше граждан — 114,5 миллиона. Двадцать лет спустя на рубеже 60-х население деревни и города почти сравнялось — 100 миллионов в городе и 108 в деревне. А еще двадцать лет спустя, в наши дни, впервые в истории России городских обитателей стало больше, чем крестьян, причем мужчина оказался в деревне объектом крайне дефицитным… Так что, получив из рук советской власти право свободно выбирать любимого, деревенская женщина тут же это право и потеряла: в опустевших деревнях ей некого стало выбирать…