Третий период

     Его сменил у руля команды Виталий Петрович Костарев. Опыта тренерской работы у него было больше. Но и он очень долго не находил общего языка с коллективом. «Торпедо» ведь команда своеобразная. Впрочем, в любой команде есть, наверное, свои традиции, свои порядки, не считаться с которыми нельзя. Трудно теперь сказать, почему не получилось у Костарева как-то изменить игровое положение команды. А ведь по своему составу мы могли тогда рассчитывать на места более высокие, чем шестое-седьмое. Как ни странно, но к этому привыкли. Похоже, это всех устраивало – меньше страстей меньше хлопот. Прежде всего устраивало самого тренера. Не мог он, как это делал в свое время Богинов, убедить игроков, что по силам им занять призовое место, не мог «завести», поддать, как пару, настроения. И тут уж, как я теперь думаю, первую роль сыграла личность тренера, его характер, а не только его профессиональное мастерство. Так все и катилось ни шатко ни валко, само собой. Лично у меня особых претензий к тренеру не было. Но случай один – с непредвиденными последствиями – произошел.

     Находились мы тогда в Москве, играли матчи на приз «Советского спорта». Был 1969 год. Выиграли у команды из Казани, но в одной восьмой финала уступили ЦСКА. Через неделю нам предстояла поездка в Финляндию на товарищеские игры. А там не за горами и первые матчи чемпионата страны. Чтобы не мотаться туда-сюда, руководство команды решило последние перед отъездом в Финляндию тренировки провести в Москве.

     А мне позарез потребовалось в Горький – дочка должна была в первый класс пойти, хотел сам проводить ее в школу. Это никакая не прихоть. Все знают, какая у нас, хоккеистов, кочевая жизнь. Ведь ни одного праздника толком дома не был, Новый год в кругу семьи забыл, когда встречал. И вот такая возможность – проводить первого сентября дочь в школу.

     Пошел и все выложил Костареву. Он мне сразу ничего не ответил. А утром, когда вся команда построилась перед зарядкой, вдруг и говорит:

     – Езжай домой, если так тебе нужно, но в команду можешь больше не возвращаться!

     Вот это поворот!

     Не в моем характере объяснять, что меня неправильно поняли, доказывать очевидное. Не понимает человек – значит, не хочет понять. Спорить не стал. Собрал вещи – и в Горький укатил. Команда – в Финляндию, а я – в Горький.

     Зашел в спортклуб, объяснил, в чем дело. И заявление об уходе написал. Тут меня в партком автозавода вызвали. Я и там все рассказал. Мне порекомендовали пока, до приезда команды, с заявлением обождать, готовиться к чемпионату.

     Я и сам понимал, что так уходить нельзя. Не Костарев же один в горьковском хоккее. Старался не растерять форму, занимался ежедневно.

     Не знаю уж, какой был разговор в парткоме с торпедовским тренером по приезде из Финляндии. Но факт, что в первом матче чемпионата с ленинградскими армейцами я вновь занял место в воротах «Торпедо». Мог отказаться – все-таки почти неделю тренировался в одиночку. Да ребят подводить не хотелось. Так, на опыте, и отыграл всю встречу. Мы победили – 4:2.

     После матча подходит Костарев:

     – Удивляюсь, как ты смог без тренировки так здорово отыграть? – Тон примирительный.

     Я ничего на это не ответил. Не прошла еще обида, что не захотел он войти в мое положение тогда, в Москве.

     Очень скоро в команде снова произошла смена тренеров.

     Плохо, когда, приглашая нового руководителя в коллектив, не советуются с его членами. Нет, я не призываю выбирать тренера голосованием. Но выслушать мнение ветеранов не помешало бы. Для этой задачи и пригодился бы тот самый совет ветеранов, о котором я уже говорил. Наверняка торпедовские старожилы сказали бы свое категоричное «нет» новому назначению Прилепского.

     Но нас не спросили.

     Для команды это закончилось тем, что она продолжала благополучно плавать посредине турнирной таблицы – «золотая середина»! – а для меня тем, что я распрощался с хоккеем.

     Мог бы еще поиграть. И хотел, честно говоря. Тем более что как раз в то время шли переговоры о проведении матчей с североамериканскими профессионалами. А мне давно хотелось встретиться с ними на льду. Но играть в «Торпедо», которым руководил Прилепский, я не мог. Переходить в другой клуб не имело смысла.

     Расскажу все по порядку.

     Меня не включили тогда в состав олимпийской сборной, и я не поехал в Саппоро. Не последнюю роль в этом сыграл Прилепский. И хотя, с одной стороны, он говорил, что я по-прежнему нужен команде, что «не сказал еще своего последнего слова», с другой – обвинял только меня во всех неудачах «Торпедо».

     И на площадке, и вне ее я ценил превыше всего честность. Поэтому и ушел.