Третий пояс мудрости. (Блеск языческой Европы)

Черная сущность этих эльфов (они же — дверги, цверги) обусловила и их черный, угрюмый нрав, выражающийся, впрочем, только в том, что они любят подменять в колыбели младенцев (впоследствии с развитием христианства уточнялось — некрещеных) собственными крикливыми и капризными уродцами: эльфы полагали, что такая подмена способна прибавить им роста. Похищенных они любовно воспитывают в своих подземных жилищах, где год равен нескольким земным годам. Со временем люди научились предотвращать похищения своих чад, подкладывая в люльку какое-нибудь кузнечное изделие — ключ, например, или облачая детей во взрослую одежду, дабы сбить эльфов с толку. Если же подмена все-таки состоялась, нужно срочно намазать самозванцу пятки жиром: его тут же охватит пламя, и эльф примчится с похищенным ребенком, чтобы избавить от страданий своего собственного.

В отличие от черных эльфов, белые могли менять свой рост и облик по собственному усмотрению, становиться видимыми и невидимыми (как асуры) — стоило лишь снять или надеть колпак с серебряным бубенчиком. Это весьма легкомысленные существа, обожающие музыку, пение, танцы, шумные пирушки и празднества, охотно присоединяющиеся к любому шествию или хороводу и никогда не причиняющие зла людям (разве что по неведению), а на обиды отвечающие лишь беззлобными проделками. Они очень мирные по природе и не выносят барабанного боя, напоминающего им гром, а грома они боятся пуще всего на свете, если, конечно, не считать колокольного звона и пронзительного свиста. Это верование, безусловно, индоевропейское: кафирского бога войны Гиша, или Гивиша, во многом напоминающего Индру, перед военным походом и после него (по случаю победы) восхваляли именно свистом и барабанным боем, а любая другая музыка в эти минуты запрещалась.

Появляются белые эльфы обычно перед заходом солнца, а особенно в тихую, теплую и лунную летнюю ночь. Место, где они танцуют, легко узнать по высокой, сочной и зеленой траве, ярким пятном выделяющейся на какой-нибудь поляне или лугу. Если они устраивают хоровод вокруг спящего человека, тот вовлекается в их безумные танцы и вынужден плясать (или играть, если это музыкант) до изнеможения, не понимая, в чем дело. Только когда эльф теряет свой колпак и тот попадает в руки смертного, вся картина открывается этому человеку целиком. Тогда он может незаметно подобраться к играющему и через его правое плечо оборвать струну. Что же касается плясунов, те состязаются со своими мучителями в замысловатых па, пока не падают в обморок, как это едва не приключилось с Морским царем, откалывавшим коленца вместе со всеми своими подданными под гусли Садко.

Потеря колпака или хотя бы колокольчика лишает эльфа волшебной силы и приводит в неописуемый ужас: он становится отверженным среди своих и не может уснуть, пока не отыщет потерю. Римляне во времена Нерона верили, что эльфы (их называли инкубонами) в обмен на свой колпак с готовностью открывали местонахождение кладов. Вероятно, черные и белые эльфы тогда еще составляли единое целое. Шотландцы и ирландцы догадываются о присутствии этих существ по столбу пыли на дороге и почтительно кланяются ему, приветствуя невидимую толпу эльфов, шествующих в свое новое жилище. Шествующих осторожно и неторопливо, ибо потеря стеклянного башмачка грозит им теми же неприятностями, что и лишение колпака.

Природа белых эльфов двойственна. С одной стороны, они ярые поборники справедливости и, по примеру ирландских туатов (их называли еще сидами, как и холмы, в которых они жили), в любую минуту готовы встать на защиту обиженного или просто сотворить какое-нибудь доброе дело. Согласно преданиям, они боготворят детей, всячески заботятся о них и угождают, а нередко и сами принимают их облик, чтобы включиться— в веселые игры. А с другой стороны — им присуща необыкновенная злопамятность и мстительность за обиды и насмешки. Фантазия их тут неистощима: обобрать поле с только что созревшим горохом, наслать хворобу, перевернуть вверх колесами груженый воз, рассеять стадо, заплести конскую гриву (особенно этим увлекался Кауки) или сделать у спящего колтун на голове, да так добросовестно, что волосы, свалявшиеся войлоком, приходится остригать, ибо они становятся похожими на слипшийся от крови пучок волос Рудры и ни один гребень не в состоянии привести их в человеческий вид. (Таким колтуном— шишем, явно произошедшим от шикханду, обзавелись потом христианские черти, изображавшиеся иногда крылатыми, как эльфы.)