Третий пол

И все же Марина приехала в аэропорт его провожать, когда он лежал у нас в больнице, они переписывались, он все говорил о ней как о невесте.

«Вскоре, – рассказывает он в своих записках, – она приехала ко мне. Я волновался, как всегда при встрече с ней, нет, гораздо больше – я не знал, как она меня воспримет. Предчувствия не обманули: когда я к ней вышел, она была поражена, казалось, вот-вот убежит. Позже она рассказала, что видеть меня ей было просто страшно, но на второй день она привыкла. Я спросил: почему так быстро? Она ответила (обратите особое внимание на эту красноречивую деталь! – А. Б.), что я вел себя с ней так же, как всегда и так же на нее смотрел, и выражение лица было прежнее.

Мы гуляли с ней по городу. Мне было хорошо. Впервые я мог не следить за собой, не бояться любопытных взглядов. Мы искали гостиницу, но не нашли. Поссорились, помирились и вернулись назад, на территорию больницы. Ночь просидели на скамейке. Я рассказал ей все: что такое я сейчас, что будет потом. Ее ничто не испугало, она проговорила: «Только бы быть вместе». Расставаясь обещала ждать, сколько будет нужно. Я верю, что мне не придется больше обижаться на свою судьбу. Цепь мучений прервалась. В письмах мы строим с Мариной планы на будущее, клянемся в вечной любви.»

На этой мажорной, оптимистичной ноте заканчивается тетрадь, исписанная крупным Алешиным почерком. Его повесть имеет продолжение, но с ним мы пока немного повременим. Сейчас на очереди – другие имена, другие судьбы.

О самом раннем детстве Юрий всегда вспоминал тепло. То ли матери удалось сохранить тайну, то ли сама эта «тайна» поначалу не бросалась в глаза, но только даже наиболее предубежденные жители деревни на Юлю – а именно так в семье назвали младшую «дочь» – не обращали никакого внимания. Девчонка как девчонка, к тому же из самых тихих, застенчивых. Никогда не тянулась к мальчикам, любила играть в куклы, в дочки-матери. Особенно близко сдружилась с двумя девочками. Вместе ходили в школу, учили уроки. Только одним отличалась Юля от своих подруг – своими мечтами. Одна девочка хотела, когда вырастет, стать учительницей, другая киноактрисой. Юля же уверяла, что станет летчицей. Неподалеку от деревни был аэродром, и летчиков детям приходилось видеть часто.

И вдруг все изменилось. Девочку стали останавливать на улице, задавать ей какие-то странные вопросы. За ее спиной начались перешептывания. Дальше – больше: обеим подружкам родители запретили дружить с Юлей. Те расстроились, но подчинились: «нам сказали, что это может плохо кончится». С чьей-то легкой руки пошло гулять по деревне непонятное никому толком, но тем более страшное слово – «гермафродит» (строго говоря, к Юле не имевшее прямого отношения). Старухи принялись всех пугать, говоря, что соседство с таким человеком не к добру. Что бы плохого ни случилось – там дом чуть не сгорел, тут корова перестала доиться, – тут же вспоминали про Юлю: «мы вас предупреждали!» Беременным женщинам твердили, чтобы обходили ее стороной и уж во всяком случае поменьше на нее смотрели – «не то родишь такого же».

Лет в 15 Юля сама подлила масла в огонь. Стремясь «утвердиться в женском поле», начала рассказывать про себя всякие небылицы женщине, которая слыла одной из самых заядлых сплетниц. Что у нее роман со взрослым мужчиной, офицером, что она ездит в город с ним встречаться, иногда даже остается ночевать. Для большей убедительности попыталась даже имитировать беременность, подкладывая под одежду старые платья, но вовремя сообразила, что хватила лишнего. Тогда спряталась на неделю в городе, а потом через тот же транслятор оповестила деревню, что сделала аборт. Но в итоге стало только хуже – сплетни не затихли, а сделались еще более злобными и грязными.

Может быть, рассуждала Юля, беда в том, что придуманного ею офицера никто не видел, а если это будет известный всем мужчина, это реабилитирует ее в глазах деревни? Юля наметила одного из парней и предприняла на него отчаянную, но крайне неумелую атаку. Однако из попытки близости ничего не получилось. И что самое ужасное – парень проболтался другу, тот еще кому-то, и теперь уже о том, что она не девушка, а «настоящий мужик», стали говорить со ссылкой на конкретный источник. Два месяца Юля не выходила из дому, но все равно все деревенские кумушки судачили только о ней.

Мать не выдержала и сказала: «Езжай в город». Юля послушалась, подала документы в торговый техникум. Когда проходила медкомиссию, надеялась, что врачи ей хоть что-то объяснят, но ничего не услышала. Решила сама пойти посоветоваться к гинекологу. Приговор был суров: месячных не будет, половой жизнью лучше не жить, помочь этому врачебными средствами невозможно, поскольку «это все врожденное» (?!). В тот же вечер Юля купила в магазине пузырек уксусной эссенции и выпила. «Чем так мучится, лучше совсем не жить».