Третий Полюс

всё мирозданье — в куске черепицы

и плюю в колодцы, я плюю в колодцы:

так легче проститься

по годам

пояса часовые выбираю пошире

и вплетаю седины — как продолженье дорог

по словам

нас встречают и помнят, забывают, уходят

по-английски, а по-человечески — в срок

меряю крыши — до солнца и выше

роскошь столицы, скука провинций

и плюю в колодцы, я плюю в колодцы,

чтоб не возвратиться

царапаю грифом молчанье пространства

каждая рифма несёт свой пост

и кружит стервятник с завидным нахальством

попробуй быть смелым — встань в полный рост

в полный рост расплескался

Млечный Путь

по глазам

всё так просто и точно, запятые — на точки

голая правда в потрёпанном неглиже

по следам

недосказанных писем, недозволенной выси

мы с тобою навеки застыли на том рубеже

меряю крыши — до солнца и выше

новые маски, старые лица

и плюю в колодцы, я плюю в колодцы:

так легче проститься

по губам

глупые фразы, хмель и зараза,

привкус пощёчин и вкус кулаков

по стихам

нервною скачкой, белой горячкой,

грохотом тары и прочерком снов

меряю крыши — до солнца и выше,

запахом звёзд наполняю ключицы

и плюю в колодцы, я плюю в колодцы,

так легче проститься

царапаю грифом молчанье пространства

насилую рифмы в угоду стихам

и кружит стервятник с завидным упрямством

ему-то виднее, что всё пополам

водки и хлеба, солнца и снега,

чёрных и белых ночей

рваные струны правлю на руны

странных вопросов скрипичных ключей

и меряю крыши — до солнца и выше

небо становится ближе и ближе

небо так близко — разве не видишь?

встань в полный рост

расплескался Млечный Путь

Памяти Башлачева

Каленою струной
Вонзая стремена
В доверчивую речь,
Лети сквозь времена,
Сминая рубежи:
Поэт не смеет жить,
Тем паче — умереть,
Поскольку он есть средоточие примет
Эпохи, соглядатай и  гонец,
Безумный безымянный бубенец.

На грани естества

Кончаются слова:
Взыскует небо
Не значение, не звук,
Но сердца соль
И возмужалый дух —
Рука тверда
И ясен взгляд, когда
Сорвется в облака
Последняя строка.

17.2.2009

***

Мы бездумно загадывали желанья звездам,

После — ходили на их концерты,

Торопились жить бегущим шагом подростка,

Верили во все, кроме собственной смерти.

Мерили город рассветами, пили гадость.

Мир нас ловил, мы дразнили его: «Тили-тили!»

В грязных подъездах вверяли друг другу тайны,

Мечтали о братстве Уленшпигеля Тиля.

На лавочках спали, гадали на сигаретах,

Меняли «тик-так» на перестук колес,

Бросались в любовь и в стихи, лезли на парапеты,

Паломничали по столицам, и на вопрос

«Быть иль не быть» — неистово, рьяно были

Живыми и настоящими, как сама жизнь,

Лепили кумиров, дурачились под рокабилли,

Не ведая — память пометит это как «лучшее из».

7.2.2009

Новости старости

события сворачиваются
в телескоп,
в черную дыру
игольного ушка —
штопаешь на пяльцах
прохудившееся небо:
он ушел,
но обещал вернуться

9.3.2008

Грех

Грех на всех, вина до дна,
одна на веру, на ветру трепещет в рубище,
зрит русским оком — как глубоко,
и околесица — без тормозов, без лиц, без цели.
Уцелела б колкость слов. Сколько слов мимо.
Мимы да шуты.
Ты — знаешь. Поэтому молчишь.
Молчишь о том, что ветру — дуть, что свету — быть.
Но губы слеплены смолою молока,
слепые пальцы ловят воздух,
и пустота стоит стеной, ведь грех — на всех.

19.1.2009

VII. Третий полюс

Времена года

Пускай ты выпита другим,

Но мне осталось, мне осталось

Твоих волос стеклянный дым

И глаз осенняя усталость.

Есенин

1

у милой моей
есть пять голубей,
живая вода
и приятель Орфей

у милой моей

белый клин журавлей
и ночь
в отраженьи речных фонарей

еще у нее есть

клинок и холодная жесть,
лукавый смеющийся взгляд,
то страстность, то грусть невпопад

мы скоро увидимся с ней

у пристани всех кораблей
чуть выше земных облаков,
чуть ближе, чем в памяти снов

4.3.2007

2