Третий прыжок кенгуру (сборник)

– Вот и хорошо. Меньше объяснять придется. Читать будешь здесь. Статья должна быть развернутая. С редакцией еженедельника я договорился, дают разворот. Дело за тобой. За движением статьи прослежу сам. Так что не пропадет ваш скорбный труд.

– Это само собой. Но, Илларион Варсанофьевич, сборничек моих критических статей что-то застрял, так вы уж на редсовете замолвите словцо.

– Считай, что сделано.

Критик углубился в чтение, а Кавалергардов извлек машинописный экземпляр повести, сам вложил его в большой конверт, сам написал адрес редакции, собственной рукой начертал «Евстигнею Карповичу Большеухову», поставил под ним в скобках «лично», пометил «срочно» и передал Лилечке для немедленной отправки с курьером.

Потом заглянул к первому заму, обрадовал его сообщением, что тому вскорости предстоит дальняя дорога, намекнув на заграничную командировку. В коридоре Кавалергардов перехватил Чайникова и спросил, нет ли новых сведений о Востроносове. Аскольд с сожалением пожал плечами, доложив, что на отправленную телеграмму пока ни ответа, ни привета. Справился Илларион Варсанофьевич и насчет умной машины, заметив в шутку, не открыла ли она, случаем, еще гения?

– Гения не открыла, не каждый век гении рождаются, – ответил Чайников, – но что-то подобрела. За последнюю неделю, только за неделю, три талантливых рукописи обнаружила.

– Многовато, – заметил Кавалергардов.

– И я думаю, многовато, – согласился Аскольд.

– А ты вот что, на машину надейся, но и сам проверяй, вчитывайся. Спрос-то с нас, а не с машины.

– Я и то…

– Вот-вот, поглядывай.

К концу дня Завалишвили повесть прочитал и пришел в полный восторг или во всяком случае выразил полный восторг, желая угодить Кавалергардову. Для статьи он сделал обширные выписки и обещал показать ее в готовом виде послезавтра.

А на другой день и Фикусова удалось уломать. Тот потребовал гранки на дом. Надо вчитаться, вдуматься как следует, овладеть материалом, чтобы статья получилась не лобовая, а с раздумьями, вызывала на размышления и читателя. Пришлось согласиться.

Фикусов обещания давал скуповато и держаться старался независимо, но когда из полунамеков уразумел, что кое-кто уже пишет о Востроносове и его могут опередить, встревоженно озаботился и поспешил домой к письменному столу.

Произошло в тот день в «Восходе» и еще одно примечательное событие: в четвертом часу дня в редакции появился молодой белобрысый и курносый человек, можно сказать, даже паренек в серых летних брюках и трикотажной тенниске-безрукавке в поперечную полоску. Вид у него был настолько непрезентабельный, что при первом появлении на него никто и внимания не обратил.

В руках у паренька был маленький обтерханный чемоданчик, с каким ходят парикмахеры, техники телефонного узла или рядовые мастера по ремонту телевизоров. Его поначалу и приняли за представителя одной из этих профессий и даже подумали, что он явился в редакцию по чьему-то вызову.

Некоторое время паренек смущенно жался в коридоре, если бы на него не обратила внимание вышедшая по делу Лилечка.

– Вам кого? – деловито и даже строго спросила секретарша.

Молодой человек покраснел, смущенно переступил с ноги на ногу, не выдавил из себя ни слова и лишь трясущейся рукой протянул мятую бумажку. Это была телеграмма, посланная из редакции Акиму Востроносову.

– Так вы Востроносов? – с удивлением спросила Лилечка.

И опять молодой человек не сумел выдавить из себя ни словечка, лишь утвердительно мотнул головой.

– Так чего же вы тут стоите? – затараторила Лилечка. – Вас же все ищут, прямо с ног сбились, с ума посходили. Скорее идемте, вас ждут. Вам тут рады! – И она, взяв Востроносова за руку, повела его, как водят малышей в детский сад или на прогулку, к Чайникову.

Войдя в кабинет, она доложила:

– Вот тот, кого вы ищете.

– Кто? – с недоумением спросил Аскольд Аполлонович, глядя растерянным взглядом на незнакомого молодого человека.

– Да это же Аким Востроносов!

– Какой Востроносов?

– Автор повести, которую в срочном порядке мы печатаем, – пояснила Лилечка, в свою очередь поражаясь растерянности и несообразительности Чайникова.

Кое-что начало проясняться для нашего поэта, но он все еще отказывался верить словам Лилечки и своим глазам. Тот молодой человек, который сейчас стоял перед ним, никак не вязался с представлением о молодом гении, которое составил себе Аскольд Аполлонович. Правду говоря, четкого представления о том, как должен выглядеть гений, у него не было. Если бы его спросили об этом, то он вряд ли ответил бы что-нибудь вразумительное на этот счет. Но то, что перед ним стоял не гений, он за это мог бы даже поручиться. Да такого щуплого юнца на улице встретишь и внимания не обратишь, не взглянешь пристально и уж тем более не обернешься.