Читаем Третий прыжок кенгуру (сборник) полностью

Но Мета уже уловила суть того, что произошло. В ее голове, как в быстродействующей электронной машине, вспыхивали один за другим недоуменные вопросы: как, когда и каким образом начата травля Акима, кому она понадобилась и какие размеры приняла? И почему ни он, ни она не только ничего не знали, но ни о чем даже не догадывались? А может быть, Аким и знал что-то, да скрыл от нее? Нет, такое на него не похоже. Вот уж действительно, как гром среди ясного неба. Когда все успели разузнать и даже возмутиться? Недоуменных вопросов возникало много.

Мышление Металлины отличалось рационалистической трезвостью, она отбросила недоуменные вопросы, на которые все равно невозможно получить ответы, и сосредоточилась на главном:

«Аким не гений, возможно ли? – кровь схлынула с лица, как в тот момент, когда она, закачавшись от нанесенного удара, вынуждена была опереться о стену и утратила самообладание. Сейчас она взяла себя в руки, холодно и зло внушительно сказала себе: – Возможно, в жизни все возможно».

Она сказала это потому, что хотя в повестях мужа и видела блестки истинного таланта, но, если говорить откровенно, насчет гениальности искренне сомневалась с самого начала и в особенности после того, как совсем близко узнала Акима. Был период даже полного разочарования в своем суженом. Однажды она поделилась сильными сомнениями в правильности сделанного выбора с давней подружкой Машей Варежкиной, тоже актрисой, но не слишком преуспевавшей на подмостках сцены, все еще числившейся во вспомогательном составе. Та, выслушав Металлину, ласково сказала:

– Дура, все говорят, что он гений, а ты сомневаешься? Ты что, умнее всех? Бросишь, потом не поднимешь. Гении на дороге не валяются, их на ходу заарканивают!

– Понимаешь, – слабо возразила Металлина, – сколько живу, а гения ни на мгновение не почувствовала. Жидковатый он какой-то. В нем, как бы тебе сказать, вроде ничего нет. Таких десятки на каждом шагу.

– Еще раз дура, – отрезала Маша, – важно не то, что в нем есть, а что у него имеется. Поняла?

– У других еще больше всего, – возразила Металлина.

– Есть, да не про нашу честь, – парировала Варежкина, – ты принюхалась, привыкла, поэтому он тебе и кажется жидковатым. Помнишь, у поэта сказано: «Лицом к лицу лица не разглядеть. Большое видится на расстоянии».

Доводы Маши Варежкиной показались Металлине неотразимыми, и она примирилась со своим положением, даже увидела несомненные выгоды.

Теперь же эта противная Златка Пикеева всколыхнула прежние сомнения. В критических ситуациях Мета обычно действовала особенно активно. Она тут же из ближайшего автомата позвонила Маше Варежкиной и потребовала, чтобы та никуда не отлучалась, что она сейчас же мчится к ней, есть неотложный разговор.

– Раз уж все говорят и эта Пикеева треплется, так это точно, – выслушав подругу, простонала Маша Варежкина. – Как ты влипла, мать, как влипла! У тебя же на крючке был сам старик (подразумевался главный режиссер театра), увести его было – раз плюнуть, а тут подвернулся этот белобрысенький, ни кожи, ни рожи…

Варежкина противоречила своим прежним наставлениям, какие давала подруге от чистого сердца, и не замечала этого. Да и не могла заметить, ибо логика не была ее сильной стороной, но зато она всегда практически трезво оценивала сложившуюся ситуацию.

– И он не гений? Надо же!

– Перестань кудахтать, – оборвала подругу Металлина, – говори, что делать!

– Что делать, что делать? – заморгала угольными ресницами Маша. – Развод. Впрочем, стой, с этим можно потянуть, пока не гонят. А он что, совсем не гений? Окончательно?

– Точно еще не знаю. Но если и Запылаев утешает, то все плохо.

Маша Варежкина опять часто-часто заморгала ресницами так, что с них посыпались черные крошки краски, и запрокинула голову, усиленно соображая что-то, потом она тряхнула головой, захохотала и вскрикнула с таким энтузиазмом, с каким ученые в минуты наивысшего озарения кричали «Эврика!», с каким измученные плаванием путешественники, завидев на горизонте узкую темную полоску, во всю силу легких вопили «Земля!!!»

– Прекрасно!!! – взвизгнула Маша Варежкина. – Все прекрасно так, что лучше и желать нечего.

– Поясни, – строго потребовала Металлина.

– Пожалуйста. Все просто. Раз его начали развенчивать, то его слава не уменьшится, а будет возрастать. Ты же сама знаешь, если фильм или спектакль только хвалят, то от этого никому ни жарко, ни холодно, и зрителей – ползала. А как только обругают – народ валом валит.

Мета лишь покачала головой:

– То, что ты несешь, у меня в голове не укладывается, – чистосердечно призналась она.

– А чего тут укладывать? – возмутилась Варежкина. – Все ясненько. Наш главреж, хотя и печется о похвалах, но после генералки вздыхает: хоть бы кто обругал не очень сильно.

– Успех через скандал?

– Вот именно. Теперь о нем заговорят и те и другие.

– Кто это те и другие? – недоумевала Мета.

– Ну ты, мать, совсем отупела от страха. Сейчас оживятся его поклонники и его враги.

Меточка зябко передернула плечами и потухшим голосом робко спросила:

– На самом-то деле кто он – гений или не гений?

Перейти на страницу:

Похожие книги

Раковый корпус
Раковый корпус

В третьем томе 30-томного Собрания сочинений печатается повесть «Раковый корпус». Сосланный «навечно» в казахский аул после отбытия 8-летнего заключения, больной раком Солженицын получает разрешение пройти курс лечения в онкологическом диспансере Ташкента. Там, летом 1954 года, и задумана повесть. Замысел лежал без движения почти 10 лет. Начав писать в 1963 году, автор вплотную работал над повестью с осени 1965 до осени 1967 года. Попытки «Нового мира» Твардовского напечатать «Раковый корпус» были твердо пресечены властями, но текст распространился в Самиздате и в 1968 году был опубликован по-русски за границей. Переведен практически на все европейские языки и на ряд азиатских. На родине впервые напечатан в 1990.В основе повести – личный опыт и наблюдения автора. Больные «ракового корпуса» – люди со всех концов огромной страны, изо всех социальных слоев. Читатель становится свидетелем борения с болезнью, попыток осмысления жизни и смерти; с волнением следит за робкой сменой общественной обстановки после смерти Сталина, когда страна будто начала обретать сознание после страшной болезни. В героях повести, населяющих одну больничную палату, воплощены боль и надежды России.

Александр Исаевич Солженицын

Проза / Классическая проза / Классическая проза ХX века
Один в Берлине (Каждый умирает в одиночку)
Один в Берлине (Каждый умирает в одиночку)

Ханс Фаллада (псевдоним Рудольфа Дитцена, 1893–1947) входит в когорту европейских классиков ХХ века. Его романы представляют собой точный диагноз состояния немецкого общества на разных исторических этапах.…1940-й год. Германские войска триумфально входят в Париж. Простые немцы ликуют в унисон с верхушкой Рейха, предвкушая скорый разгром Англии и установление германского мирового господства. В такой атмосфере бросить вызов режиму может или герой, или безумец. Или тот, кому нечего терять. Получив похоронку на единственного сына, столяр Отто Квангель объявляет нацизму войну. Вместе с женой Анной они пишут и распространяют открытки с призывами сопротивляться. Но соотечественники не прислушиваются к голосу правды — липкий страх парализует их волю и разлагает души.Историю Квангелей Фаллада не выдумал: открытки сохранились в архивах гестапо. Книга была написана по горячим следам, в 1947 году, и увидела свет уже после смерти автора. Несмотря на то, что текст подвергся существенной цензурной правке, роман имел оглушительный успех: он был переведен на множество языков, лег в основу четырех экранизаций и большого числа театральных постановок в разных странах. Более чем полвека спустя вышло второе издание романа — очищенное от конъюнктурной правки. «Один в Берлине» — новый перевод этой полной, восстановленной авторской версии.

Ганс Фаллада , Ханс Фаллада

Проза / Зарубежная классическая проза / Классическая проза ХX века / Проза прочее