Читаем Третий прыжок кенгуру (сборник) полностью

– Ну, время это у тебя возьмет самое пустячное, – продолжал уговаривать Артур, – основная работа за мной, за тобой лишь завершающие штрихи, так сказать, мазки гения. – Подлиповский не скупился на лесть, которой многие, хоть и знают, что она по большей части фальшива, но не противятся, льстивая речь сладка.

Аким и Артур сидели за столиком ресторана, перед каждым рюмочки с золотистым коньячком и блюдца с лимонными ломтиками, присыпанные сахарной пудрой. Ни тот, ни другой особенной тяги к выпивке не испытывал, но сидеть вот так за ресторанным столиком, потягивать с ленцой золотистый дорогой напиток – красиво, особенно если смотреть со стороны. Они, как люди, хорошо знавшие, что на них многие обращают внимание, привыкли смотреть и оценивать себя часто именно со стороны. И зная, что со стороны вот такое времяпрепровождение выглядит красиво, просиживали за ресторанными столиками часами. Жило еще в обоих каким-то образом усвоенное представление, что деловые вопросы нужно решать легко, походя, что именно так, за рюмкой коньяку, не утруждая себя, обделывают дела крупные люди с размахом. Оба уже знали, как нелегок литературный труд, но оба почему-то старались создать впечатление, что кто-то другой и должен проливать пот на литературной ниве, а они, отмеченные печатью избранной одаренности, к тому же удачливые, достигают всего чуть ли не играючи.

И слабое упорство Акима Востроносова с его ссылками на нехватку времени Артур воспринимал как игру, как позу, что позволительно признанному гению. Он смотрел на своего удачливого друга, лицо которого было деланно серьезно, непроницаемо, и думал: «Эх, Аким, Аким, в сорочке ты родился, и не в простой, а в этакой дорогой, модной, со всякими там фестончиками, рюшиками, кружавчиками, даже с жабо, какие носят иные набалованные эстрадники и записные пижоны, поэтому не знаешь что почем, как живет твой собрат-труженик, который, как трудолюбивый муравей, три-пять лет собирает материал и пишет книгу, а потом столько же мучается, добиваясь, чтобы рукопись приняли, а затем еще столько же терпеливо дожидается выхода ее в свет. И это при самом благоприятном исходе дела. Знал бы такое на своей шкуре, не водил бы носом, не отговаривался бы нехваткой времени, когда тебе предлагают выгодную сделку и когда к тому же находится вот такой Артур Подлиповский, готовый и за тебя гнуть спину. И с покровителем тебе повезло. Суровый Кавалергардов тебе за родного отца. Да что там отца, он трясется над тобой пуще кормящей матери, а ведь для большинства Илларион Варсанофьевич хуже лихого дяди. Сильно повезло тебе, Аким».

Артур все это хотел сказать своему приятелю, но решил, что сейчас не время и не место, стоит поберечь для другого случая.

Когда-нибудь еще пригодится. А сейчас и смысла нет. Хотя разговор насчет либретто и не доведен до точки, но для начала сказано вполне достаточно, принципиальное согласие получено, заявочный столб вбит, теперь надо выбить наиболее выгодные условия договора, тогда все образуется само собой. Так считал Подлиповский. Аким же удовлетворился тем, что отделается лишь обещанием, время и в самом деле еще может пригодиться на что-то более стоящее, а окончательным согласием не связал себя. Горизонт перед ним чист, небо над головой без единого облачка – так полагал Востроносов, нисколько еще не подозревая о том, что именно в это самое время уже ползет и ширится, набирает силу слух о его дутой гениальности, о том, что каким-то непонятным образом разок обмишурилась чудесная машина и выдала совсем не то, что следовало, а ей – нашлись безответственные простофили – поверили.

Всякий слух, касающийся более или менее известного человека, приобретает характер сенсации. А сенсация подобна эпидемии, она мгновенно распространяется по белу свету и поражает всех, кто встретится на пути, разит и того, кому до этого нет и не может быть никакого касательства, кого сенсационная новость и интересовать-то ни с какой стороны не должна. Но раз сенсация, то тут уж никто не устоит.

Первоначально сенсация выпорхнула из скромных уст Матвеевны, поделившейся добытой информацией только с Лилечкой, от которой она не вправе была что-либо существенное скрыть, ибо отношения их держались много лет на широко признанном принципе – услуга за услугу. Лилечка шепнула под большим секретом надежной приятельнице, а кто же способен секрет, да еще большой, удержать в себе. И слух пошел гулять. Удивительно ли, что этот слух, подобно тому, как поется в популярной песне, со скоростью ракеты в тот же вечер оказался «на другом конце планеты» и незамедлительно по быстрым волнам эфира вернулся обратно.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Раковый корпус
Раковый корпус

В третьем томе 30-томного Собрания сочинений печатается повесть «Раковый корпус». Сосланный «навечно» в казахский аул после отбытия 8-летнего заключения, больной раком Солженицын получает разрешение пройти курс лечения в онкологическом диспансере Ташкента. Там, летом 1954 года, и задумана повесть. Замысел лежал без движения почти 10 лет. Начав писать в 1963 году, автор вплотную работал над повестью с осени 1965 до осени 1967 года. Попытки «Нового мира» Твардовского напечатать «Раковый корпус» были твердо пресечены властями, но текст распространился в Самиздате и в 1968 году был опубликован по-русски за границей. Переведен практически на все европейские языки и на ряд азиатских. На родине впервые напечатан в 1990.В основе повести – личный опыт и наблюдения автора. Больные «ракового корпуса» – люди со всех концов огромной страны, изо всех социальных слоев. Читатель становится свидетелем борения с болезнью, попыток осмысления жизни и смерти; с волнением следит за робкой сменой общественной обстановки после смерти Сталина, когда страна будто начала обретать сознание после страшной болезни. В героях повести, населяющих одну больничную палату, воплощены боль и надежды России.

Александр Исаевич Солженицын

Проза / Классическая проза / Классическая проза ХX века
Один в Берлине (Каждый умирает в одиночку)
Один в Берлине (Каждый умирает в одиночку)

Ханс Фаллада (псевдоним Рудольфа Дитцена, 1893–1947) входит в когорту европейских классиков ХХ века. Его романы представляют собой точный диагноз состояния немецкого общества на разных исторических этапах.…1940-й год. Германские войска триумфально входят в Париж. Простые немцы ликуют в унисон с верхушкой Рейха, предвкушая скорый разгром Англии и установление германского мирового господства. В такой атмосфере бросить вызов режиму может или герой, или безумец. Или тот, кому нечего терять. Получив похоронку на единственного сына, столяр Отто Квангель объявляет нацизму войну. Вместе с женой Анной они пишут и распространяют открытки с призывами сопротивляться. Но соотечественники не прислушиваются к голосу правды — липкий страх парализует их волю и разлагает души.Историю Квангелей Фаллада не выдумал: открытки сохранились в архивах гестапо. Книга была написана по горячим следам, в 1947 году, и увидела свет уже после смерти автора. Несмотря на то, что текст подвергся существенной цензурной правке, роман имел оглушительный успех: он был переведен на множество языков, лег в основу четырех экранизаций и большого числа театральных постановок в разных странах. Более чем полвека спустя вышло второе издание романа — очищенное от конъюнктурной правки. «Один в Берлине» — новый перевод этой полной, восстановленной авторской версии.

Ганс Фаллада , Ханс Фаллада

Проза / Зарубежная классическая проза / Классическая проза ХX века / Проза прочее