Третий прыжок кенгуру (сборник)

Бедный Аскольд понимал, что далеко не все равно это грозному Иллариону Варсанофьевичу Кавалергардову, у которого свои виды на чудесную машину и который, конечно же, столь лаконичным пояснением не удовлетворится и потребует выложить истинную правду. И он понял, что отвертеться не удастся. Раскинув умом, решил, чем раньше это сделать, тем лучше.

Чайников бросился со всех ног к главному, но в кабинете того не оказалось. И на городской квартире телефон не отвечал. Оставалось предположить, что Илларион Варсанофьевич на даче. К нему и на дачу можно было звонить, но разве по телефону все скажешь, да и посторонние уши могли услышать, что крайне нежелательно. Выскочив из редакции, Чайников схватил подвернувшееся такси и помчался за город.

Кавалергардова и на даче не оказалось. Видимо, его в очередной раз встревожил дурной цвет белков и он счел за благо подышать кислородом, закусить на пеньке в одном из своих излюбленных мест километров за сто. А там его не сыщешь, пеньков в лесу много, и неизвестно, какой из них на этот раз облюбовал Илларион Варсанофьевич.

Начавшийся столь неудачно день и должен был приносить новые неудачи. Бредя от дачи Кавалергардова в растерянности, Чайников пожалел о том, что отпустил таксиста, теперь придется плестись на электричку, и неизвестно еще, когда доберешься до города. А может быть, это и к лучшему – сейчас важно убить время и прийти в себя, авось явится какая-нибудь спасительная идея.

И действительно, вскоре Аскольду явилась мысль завернуть на дачу Востроносова. И он повернул было, но тут же представил себе, как обрадует Акима ошеломительной новостью, что тот больше не гений, явственно увидел его вытянувшееся лицо и решил, что делать этого, не посоветовавшись с шефом, ни в коем случае не следует. Рассказать о случившемся можно только одному Кавалергардову и никому другому.

Аскольд названивал Иллариону Варсанофьевичу весь вечер, но того, как на грех, не было допоздна. Всю ночь мучился невысказанной страшной новостью Чайников. Давно он не спал так плохо, не просыпался так часто с тревожным чувством. Беспечальная и благополучная жизнь одарила его крепким и здоровым сном. А тут несколько раз среди ночи он поднимался с потели, курил, расхаживал по комнате, с тревогой размышляя над тем, что произошло и что за этим может последовать. Ночные думы, путаные и неясные, лишь дурят голову, и Аскольду ничего определенного надумать не удалось.

Утром жена не могла не заметить усталого и сразу постаревшего лица Аскольда и встревоженно осведомилась:

– Что с тобой?

– Не выспался. Бессонница измучила, – односложно ответил Чайников, решив про себя, что и жену до поры до времени посвящать в столь сложные дела не следует. Поспешно позавтракал и умчался на работу.

В редакцию он явился на этот раз раньше всех, чего с ним уже давно не бывало. Даже Матвеевна еще не приходила. Пришлось погулять. Матвеевна, завидев ожидающего Аскольда Аполлоновича, удивилась его небывалому трудовому энтузиазму. Еще больше удивилась она тому, что Чайников попросил не убирать у него в кабинете и даже отказался от утреннего стакана чаю.

«Те-те, батенька, – прикинула про себя курьерша, – что-то стряслось, никто так просто не отказывается от уборки и от чая». Матвеевна сразу настроилась на подозрительные раздумья. Уж кто-кто, а курьерша «Восхода» – стреляный воробей, ее на мякине не проведешь. «Тут определенно что-то неладное», – уверяла себя Матвеевна. И все утро не спускала бдительных глаз с Аскольда Аполлоновича, а пуще того с дверей его кабинета.

С тяжелой душой переступил порог своего кабинета Чайников. Нелепо вытянутая комната без чудесной машины показалась ему не только тоскливо пустой, но и сиротливо холодной. И с еще большей отчетливостью представилась мрачная перспектива снова, не разгибаясь, с утра до ночи трудиться как каторжному над редакционным самотеком. Аскольд вспомнил бурное возмущение Никодима Сергеевича, и сердце кольнула страшная мысль: «А вдруг Кузину не удастся отладить машину и он ее не вернет?» Он похолодел от такого предположения, но тут же попытался отогнать от себя страшную мысль: «Нет, нет, быть этого не может. Кузя вернет машину, обязательно вернет, весь вопрос в том, скоро ли… Он человек слова».

Чайников попытался предположительно прикинуть, сколько времени придется ждать возвращения машины – неделю-две, а возможно, и месяц? Ничего определенного и предположить нельзя, ибо ровным счетом ничегошеньки Аскольд не знал, что требуется делать с аппаратом. Значит, все это время придется вкалывать по старинке.

Ах, если бы только это! Ведь работа по проверке всех членов Союза писателей через машину так пока и не закончена, а Кавалергардов потребует списки. И какая цена тому, что удалось сделать? И установить невозможно, с какого времени машина начала врать. А что будет с Акимом Востроносовым и как вообще с ним быть, если он и в самом деле не гений?

Вопросы, вопросы, вопросы. От них голова шла кругом. Аскольд схватился за виски, пытаясь взять себя в руки. Но это плохо удавалось, в темя колотилось одно: «Что будет, что будет?»