Третий Рейх. Дни Триумфа. 1933-1939

Общество невозможно полностью преобразовать всего за шесть лет без масштабнейшего, жестокого насилия, которое имело место в Советской России, начиная с «красного террора» времен Гражданской войны (1918—1921 годы) и заканчивая массовыми сталинскими чистками 1930-х годов. Руководство Третьего рейха, как мы видели, действительно провело ограниченную кампанию по физической ликвидации реальных или предполагаемых диссидентов в своих рядах в конце июня 1934 года, а также уничтожило несколько тысяч реальных или предполагаемых оппонентов внутри Германии, однако основная волна насилия была оставлена для людей за пределами страны и была осуществлена уже во время войны. Здесь не было ничего похожего ни на уничтожение советским режимом около трех миллионов своих граждан в основном в мирное время и заключение миллионов в исправительно-трудовые лагеря, ни на яростные бунты, которые были ответом на введение государственной собственности в промышленности и коллективизацию сельского хозяйства в сталинской России. Точно так же, когда Третий рейх ограничивал зарплаты и потребление, это делалось не в рамках осознанного стремления сократить разрыв между богатыми и бедными, как в случае с гораздо более жесткими ограничениями, вводившимися в советском обществе, но исключительно в целях экономии денег для перевооружения. Нацизм не пытался повернуть время вспять, несмотря на все разговоры о восстановлении иерархий и ценностей мифического немецкого прошлого. Как мы видели, группы, надеявшиеся на возрождение старых социальных границ и институтов, оказались разочарованными так же, как и те, кто ожидал от Третьего рейха проведения радикального перераспределения земли и богатств[1207].

Проблема была в том, что любая программа социальных изменений, которую могли бы представить нацисты, в конечном счете полностью подавлялась первоочередной необходимостью подготовки к войне. Все, что помогало Германии подготовиться к завоеванию Восточной Европы, было хорошо, все, что уводило в сторону, было плохо. Реализация любой социальной или расовой утопии была отложена до того момента, когда Германия обрела бы наконец так необходимое жизненное пространство на Востоке, точно так же, как благосостояние масс в конечном счете зависело от того же. Вместе с тем оценка предполагаемых последствий этого становится крайне умозрительной, тем более учитывая, что имеются все свидетельства того, что Гитлер не остановился бы после завоевания Востока, но превратил бы войну за доминирование в Европе в битву за мировое господство. Опять же, некоторые признаки утопического будущего Третьего рейха, нарисованного его лидерами и идеологами, можно было различить уже в 1939 году. Одержимость нацизма технологиями, хотя и стимулированная перевооружением, шла далеко за пределы военных целей. Это был режим, который желал иметь самое современное машиностроение, последние технические новинки, новейшие средства связи. Все это подразумевало большие заводы, крупные предприятия, современные города, развитые организации. Нацистское будущее базировалось на научных принципах: применение расовой гигиены и дарвинистского селекционизма к человеческому обществу без учета каких-либо традиционных моральных или религиозных сомнений, управляемое сложным, иерархическим государственным аппаратом, который не потерпел бы никакого несогласия. Иногда могло показаться, что нацистская пропаганда рисовала крестьянскую Европу, немцев, объединенных узами «крови и земли», которые порабощают и эксплуатируют низшие расы в псевдофеодальном мире, лишенном сложностей и неопределенностей индустриального общества. Деиндустриализация и деурбанизация должны были стать основными факторами окончательного воплощения Третьего рейха в европейском масштабе[1208]. Однако самые яростные сторонники такого направления, вроде Дарре, были побеждены теми, кто считал, что новый европейский расовый порядок должен был объединить самую современную промышленность, технологии и коммуникации вместе с преобразованным сельским хозяйством и деревней, между которыми необходимо было добиться нового равновесия[1209].