Третий рейх. Дни войны. 1939-1945

 избивать руками и ногами лежавших на полу раненых и обзывали их мерзавцами и польскими бандитами. Они били их сапогами по голове и ужасно орали. Все вокруг было в крови и забрызгано остатками мозга... Вошел немецкий отряд во главе с офицером. «Что здесь происходит?» — спросил офицер. Прогнав убийц, он приказал убрать трупы и спокойно попросил всех, кто еще мог идти, встать и выйти во двор. Мы были уверены, что их расстреляют. Через час или два фашистская банда вернулась с охапкой соломы. Один из них плеснул на солому бензина... Раздался взрыв и жуткий крик — у нас за спиной вспыхнул огонь. Немцы подожгли госпиталь и начали расстреливать раненых[1403].

В то время подобные инциденты (и даже страшнее) происходили по всей Варшаве. Гиммлер приказал уничтожить весь город вместе с его жителями. Центр польской культуры должен был исчезнуть. Если рассматривать восстание с исторической точки зрения, сказал он Гитлеру, то «действия поляков для нас просто благословение». Потому что позволят Германии решить «польский вопрос» окончательно[1404].

Сталин тем временем приостановил продвижение Красной Армии, ожидая сосредоточения сил и возведения укрепленных переправ через Вислу и Нарсв. Для помощи повстанцам не было предпринято ничего. Несколько американских бомбардировщиков были отправлены сбросить с воздуха боеприпасы и продовольствие, однако большая часть груза оказалась на участках, занимаемых немцами. Кроме того, наложенный Сталиным запрет на использование советских аэродромов самолетами союзников и нежелание генералов ВВС значительно снижали эффективность такой воздушной поддержки. С точки зрения Сталина, Варшавское восстание сыграло положительную роль — оно обрекло противника на тяжелые потери и одновременно убрало со сцены политически неудобную Армию Крайову. Как только был подавлен последний очаг сопротивления, 2 октября 1944 г. Верховный главнокомандующий Красной Армии направил свои войска на захват опустошенного города[1405]. «Вы должны зажмуриться и стиснуть зубы, — писал офицер действовавшей в Варшаве немецкой армии Вильм Хозенфельд, наблюдая за неравным боем. — Население безжалостно истребляется»[1406]. Когда Варшавское восстание было окончательно подавлено, он смотрел на «нескончаемые колонны пленных. Нас поразил гордый вид этих людей». Больше всего их потрясли женщины, которые проходили мимо с высоко поднятой головой и пели патриотические песни[1407]. Он попытался убедить командование признать захваченных повстанцев солдатами вражеской армии хотя бы формально, чтобы к ним отнеслись по законам военного времени как к военнопленным, но его предложение, как и следовало ожидать, было категорически отвергнуто. Хозенфельду приказали допросить выживших. «Пытаюсь спасти всех, кого смогу», — писал он[1408].