Третий рейх изнутри. Воспоминания рейхсминистра военной промышленности. 1930–1945

Геббельс, вдруг почувствовавший себя не столько членом правительства, сколько партийным лидером, активно поощрял честолюбие и предприимчивость гауляйтеров. При поддержке Бормана и Кейтеля он готовил план тотальной мобилизации. Подобное непродуманное вмешательство могло означать лишь полный срыв производства вооружений, но мне пришлось капитулировать, и 30 августа 1944 года я сообщил начальникам отделов о моем намерении возложить на гауляйтеров ответственность за военную промышленность.

Это было вынужденное решение, поскольку никто из руководителей рейха меня больше не поддерживал. Я оказался в том же положении, что и большинство министров, особенно не членов партии: я больше не мог напрямую обращаться к Гитлеру со своими проблемами. Поскольку фюрер старательно уклонялся от разговоров на щекотливые темы, я счел более разумным излагать свои жалобы письменно.

20 сентября я написал Гитлеру пространное письмо, в котором подробно рассказал о враждебном отношении ко мне партийных лидеров и их попытках отстранить меня от руководства, о необоснованных обвинениях и о применяемой ими политике устрашения.

События 20 июля, утверждал я, «усилили и без того существовавшее недоверие ко многим сотрудничающим со мной промышленникам». Партийные лидеры уверены в том, что мои ближайшие помощники – «враждебные партии реакционеры, придерживающиеся однобоких взглядов на экономику». Геббельс и Борман открыто заявляют, что мое министерство и вся моя структура, основанная на принципе личной ответственности в промышленности, – «сборище промышленных магнатов с реакционными и даже антинацистскими взглядами».

Далее я заявлял, что «не смогу успешно работать, если мне и моим сотрудникам не дадут свободу действий и будут и впредь оценивать нашу деятельность по партийным критериям». Я соглашался допустить вмешательство партии в сферу производства вооружения только на двух условиях. Первое: гауляйтеры и экономические советники Бормана в дистриктах должны быть напрямую подчинены мне в вопросах вооружений, поскольку «необходима четкая и прозрачная система управления промышленностью»[276]. Второе: Гитлер должен подтвердить, что по-прежнему одобряет мои принципы. «Необходимо принять жесткое решение о принципах руководства промышленностью. По моему мнению, необходимо сохранить принцип личной ответственности, основанный на доверии к руководителям предприятий, и решительно его придерживаться». В заключение я доказывал, что нет смысла менять систему, оправдавшую себя на практике, но в любом случае мы должны принять решение, которое ясно укажет, в каком направлении будет далее развиваться руководство экономикой.

21 сентября в Ставке я вручил Гитлеру свое письмо. Он молча взял его, просмотрел и по-прежнему без единого слова нажал кнопку вызова. Документ был отдан явившемуся адъютанту с приказом передать его Борману. Геббельс в то время также находился в Ставке, и Гитлер предложил им сообща продумать дальнейшие действия. Я понял, что потерпел поражение. Гитлеру явно надоело вмешиваться в наши споры, в которых он мало что понимал.

Несколько часов спустя меня пригласили в кабинет Бормана, находившийся в нескольких шагах от бункера Гитлера. Борман встретил меня без церемоний: в рубашке с короткими рукавами; брюки на жирном торсе держались с помощью подтяжек. Геббельс был, как всегда, безупречен. Сославшись на указ Гитлера от 25 июля, он спокойно заявил, что в полной мере воспользуется своими полномочиями и я обязан ему подчиняться. Борман подтвердил новое положение вещей и добавил, что не потерпит никаких моих попыток влиять на Гитлера. Пока Борман по-хамски отчитывал меня, Геббельс слушал с угрожающим видом, время от времени вставляя циничные замечания. В общем, наконец осуществилась централизация руководства промышленностью, которой я так долго добивался, но удивительным образом она воплотилась в союзе Геббельса и Бормана.

Гитлер не вспоминал о письме, правда, через два дня продемонстрировал свое расположение ко мне, подписав мое воззвание директорам предприятий. Это можно было рассматривать как поддержку изложенных мной принципов и в обычных обстоятельствах свидетельствовало бы о моей победе над Борманом и Геббельсом, но дело в том, что авторитет Гитлера в партии пошатнулся. Партийный аппарат и высшие чиновники рейха уже не были верны Гитлеру так же безоговорочно, как прежде. Когда ближайшим сподвижникам Гитлера приходило в голову заняться экономикой, они просто игнорировали его официальные заявления. В этом можно было усмотреть первые признаки разложения, а конфликт, все с большей силой разгоравшийся в последующие недели, выявил их еще отчетливее[277].