Третий рейх изнутри. Воспоминания рейхсминистра военной промышленности. 1930–1945

Теперь и я ежедневно проводил совещания с ближайшими сподвижниками. Мой офицер связи с Генеральным штабом передавал мне последние новости, между прочим, вопреки распоряжениям Гитлера, запретившего информировать гражданских правительственных чиновников о военном положении. Изо дня в день Позер с поразительной точностью сообщал, какой район будет занят врагом в ближайшие двадцать четыре часа. Его объективные доклады не имели ничего общего с туманными оценками военного положения, представляемыми в бункере Гитлера. Там ничего не говорилось об эвакуации и отступлениях. Мне казалось, что Генеральный штаб, руководимый генералом Кребсом, в конце концов перестал снабжать Гитлера реалистичной информацией и не мешал ему играть в военные игры. Когда вопреки вечернему докладу города и целые регионы на следующий день оказывались в руках противника, Гитлер оставался абсолютно спокойным. Он не набрасывался в ярости на свое окружение, как всего несколько недель тому назад. Казалось, он смирился с неизбежным.

В начале апреля Гитлер вызвал к себе фельдмаршала Кессельринга, главнокомандующего войсками «Запад». Я случайно присутствовал при их нелепом разговоре. Кессельринг пытался объяснить всю безнадежность сложившейся ситуации, однако он не успел произнести и нескольких фраз – Гитлер перехватил инициативу и стал поучать фельдмаршала, как уничтожить авангард американцев, выдвинувшийся к Айзенаху, бросив против них несколько сотен танков. Такой удар, мол, вызвал бы жуткую панику и заставил врага бежать с территории Германии. Гитлер пустился в разглагольствования о якобы знаменитой неспособности американских солдат переживать поражения, хотя «Битва на выступе» (в Арденнах) доказала прямо противоположное. Тогда я рассердился на Кессельринга, который почти без возражений согласился с этими фантазиями и вполне серьезно стал обсуждать планы Гитлера. И только позднее до меня дошло, что не было никакого смысла волноваться из-за сражений, которые никогда не состоятся.

На одном из последующих совещаний Гитлер снова пустился в разъяснение своей идеи фланговой атаки. Я прервал его, изо всех сил стараясь сохранить спокойствие:

– Если все будет разрушено, возвращение этих регионов не принесет никакой пользы.

Гитлер промолчал, и я решился на большее:

– Я не смогу так быстро восстановить взорванные мосты.

Судя по ответу, Гитлер пребывал в эйфории:

– Не волнуйтесь, герр Шпеер, разрушено не так много мостов, как я приказывал.

Столь же добродушно, почти шутливо, я ответил, что удовлетворение невыполнением приказа кажется мне весьма странным. К моему изумлению, Гитлер решил взглянуть на новый, подготовленный мною указ.

Когда я показал черновик Кейтелю, тот вспылил: «Ну зачем снова что-то менять! Мы уже издали приказ об уничтожении… Невозможно вести войну, не взрывая мостов!» В конце концов он все же согласился с моими предложениями, правда, сделал небольшие поправки, а Гитлер подписал новые инструкции. Теперь официально была признана тактика временного вывода из строя транспортной системы и системы связи, а взрывы мостов предполагалось оттягивать до последней возможности. За три недели до конца войны я вырвал у Гитлера согласие на следующее заявление: «Учитывая все меры, предпринимаемые для разрушения и эвакуации, необходимо помнить… что, когда утраченные территории будут возвращены, эти объекты понадобятся немецкой промышленности»[320]. Однако Гитлер вычеркнул условие о том, что уничтожение следует откладывать даже в том случае, «когда, ввиду быстрого продвижения врага, возникает опасность перехода моста в руки врага невзорванным».

У этого приказа были следующие преимущества: вряд ли стоило ожидать, что указанные представители успеют вовремя сориентироваться в обстановке. Отменялись приказы на уничтожение железнодорожного и коммуникационного оборудования, локомотивов и товарных вагонов и на затопление судов. Жестокое наказание грозило только в случае стратегически важных мостов и не относилось к объектам, указанным в пунктах 2 и 3.

В тот же день генерал Праун, командующий войсками связи, отменил свой же приказ от 27 марта 1945 года и даже тайно приказал сохранить запасы оборудования, так как они могут понадобиться после войны для восстановления коммуникационной сети. И вообще, он считал приказ Гитлера бессмысленным, поскольку противник имел собственную систему телефонной и радиосвязи. Аннулировал ли начальник службы военных сообщений чреватый страшными последствиями приказ, я не знаю. Кейтель, во всяком случае, отказался дополнить самый последний приказ Гитлера подробными инструкциями, поскольку надеялся на его неоднозначное толкование.

Кейтель обвинил меня в том, что, заставив Гитлера подписать приказ от 7 апреля, я нарушил сложившуюся систему управления, и у него были на то основания: между 18 марта и 7 апреля, всего за девятнадцать дней, было отдано не менее двенадцати противоречивых приказов по этому вопросу. Так хаос в руководстве позволил тем, кто думал о будущем, ограничить послевоенный хаос.

31. Тринадцатый час