Третий рейх изнутри. Воспоминания рейхсминистра военной промышленности. 1930–1945

В марте 1939 года я отправился в путешествие по Сицилии и Южной Италии в компании близких друзей – Вильгельма Крайса, Йозефа Торака, Германа Каспара, Арно Брекера, Роберта Франка, Карла Брандта и их жен. По нашему приглашению к нам присоединилась жена министра пропаганды Магда Геббельс, правда, путешествовала она под чужим именем.

В окружении Гитлера завязывалось множество любовных романов, к чему он относился снисходительно. Борман, например, с вполне ожидаемой от столь бесчувственного и аморального человека бестактностью, приглашал в Оберзальцберг любовницу-киноактрису, и та жила в его доме вместе с его семьей. Я только изумлялся, как справлялась с этой дикой ситуацией фрау Борман.

У Геббельса было множество любовниц. Статс-секретарь Ханке отчасти с возмущением, отчасти развлекаясь, рассказывал, как всемогущий министр культуры шантажировал юных киноактрис. Правда, отношения Геббельса с чешской кинозвездой Лидой Бааровой выходили за рамки обычной интрижки. Как раз в то время его жена порвала с ним и потребовала, чтобы он жил отдельно от нее и детей. Мы с Ханке были всецело на стороне фрау Геббельс, но Ханке усугубил семейный кризис, влюбившись в жену своего патрона, которая к тому же была на много лет старше его. Чтобы вызволить фрау Геббельс из щекотливой ситуации, я пригласил ее в путешествие. Ханке хотел последовать за ней, неустанно бомбардировал ее любовными письмами, но она твердо ему отказывала.

Фрау Геббельс оказалась приятной и здравомыслящей женщиной. Как правило, жены высокопоставленных персон рейха проявляли большую стойкость перед искушением властью, чем большинство их мужей; они не оторвались от реальности, не закружились в политическом вихре и с недоумением смотрели на подчас явное шутовство своих спутников жизни. Фрау Борман осталась скромной, несколько запуганной домохозяйкой, слепо преданной мужу и партийной идеологии. У меня создалось впечатление, что фрау Геринг мысленно подсмеивалась над суетностью и напыщенностью мужа. Ева Браун также не раз доказывала свое внутреннее превосходство. Во всяком случае, она никогда не использовала близость к власти в личных целях.

Сицилия с ее руинами дорических храмов в Сегесте, Сиракузах, Селинунте и Агригенте довершила бесценные впечатления нашего прежнего путешествия по Греции. При виде храмов Селинунта и Агригента я с некоторым удовлетворением осознал, что даже классическая архитектура не была свободна от порывов мегаломании. В колониях греки явно отошли от принципа умеренности, так восхваляемого на их родине. В сравнении с этими храмами поблекли все образцы сарацино-норманнской архитектуры, кроме разве что великолепного охотничьего замка Фридриха II, восьмиугольного Кастельдель-Монте. Еще одним ярким моментом нашего путешествия был Пестум, а вот Помпея показалась мне еще более удаленной от чистых форм Пестума, чем наши творения от мира дорийцев.

На обратном пути мы остановились на несколько дней в Риме. Фашистское правительство установило личность нашей незаурядной спутницы, и итальянский министр пропаганды Альфиери пригласил нас всех в оперу. Нам не удалось найти приемлемого объяснения тому, что вторая дама немецкого рейха путешествует за границей без мужа, и мы постарались уехать как можно скорее.

Пока мы наслаждались красотами Древней Греции, Гитлер оккупировал и присоединил к рейху Чехословакию. Вернувшись в Германию, мы обнаружили общую подавленность, и нас охватила тревога за будущее. Меня по сей день удивляет способность народа предчувствовать грядущее, несмотря на массированную правительственную пропаганду.

Тем не менее хорошим признаком показалось то, что Гитлер не поддержал Геббельса, который на одном из обедов в канцелярии атаковал бывшего министра иностранных дел фон Нейрата, несколькими неделями ранее назначенного имперским наместником в протекторате Богемия и Моравия. Геббельс заявил: «Всем известно, что фон Нейрат безволен и труслив, а чтобы навести порядок в протекторате, необходима сильная рука. У этого человека нет с нами ничего общего; он совершенно из другого мира». Гитлер резко возразил: «Фон Нейрат – единственная кандидатура на этот пост. Англосаксы высоко его ценят. Это назначение успокоит международное сообщество: все увидят, что я не собираюсь лишать чехов их расовой и национальной жизни».

Гитлер попросил меня рассказать об итальянских впечатлениях. И когда я вспомнил, что более всего меня потрясли исписанные воинственными пропагандистскими лозунгами стены и заборы даже в деревнях, он заметил: «Нам это ни к чему. Немецкий народ силен духом и, когда приходится воевать, не нуждается в подбадривании. Такая пропаганда, возможно, хороша для Италии, а полезна ли она – это уже другой вопрос»[56].

Гитлер уже неоднократно предлагал мне выступить вместо него на Мюнхенской архитектурной выставке, но каждый раз под разными предлогами мне удавалось отвертеться, а в феврале 1938 года мои отговорки закончились своеобразной сделкой: меня освобождают от речи, а я проектирую картинную галерею и стадион в Линце.