Третий рейх изнутри. Воспоминания рейхсминистра военной промышленности. 1930–1945

О ситуации на Западном фронте, где бои тогда шли в основном в Африке, докладывал генерал Йодль. И тут Гитлер старательно вникал во все мелочи. Его сильно раздражал Роммель, часто присылавший удивительно расплывчатые донесения об оперативной обстановке. Другими словами, Роммель по несколько дней скрывал от Ставки истинное положение дел, надеясь сразу доложить о коренном переломе. Гитлеру Роммель нравился, но его поведение вызывало бурное негодование.

Строго говоря, Йодль — как начальник штаба оперативного руководства вермахта — должен был координировать боевые действия на всех театрах войны, однако Гитлер, взяв на себя эту задачу, фактически ее игнорировал. Сфера полномочий Йодля оказалась неопределенной, но, чтобы делать хоть что-то, его персонал принял на себя независимое руководство некоторыми фронтами. В конце концов в армии образовалось два конкурирующих Генеральных штаба, а Гитлер, обожавший спорные ситуации, выступал в качестве третейского судьи. Чем критичнее становилась ситуация, тем яростнее оба штаба боролись за передислокацию дивизий с востока на запад и наоборот.

За обсуждением «оперативной обстановки» следовали доклады о «ситуации в воздухе и на море» за последние сутки. Как правило, офицеры связи или адъютанты соответствующих родов войск, но не сам главнокомандующий, коротко докладывали о налетах на Англию, бомбардировках немецких городов и достижениях немецкого подводного флота. В сфере воздушной и морской войны Гитлер предоставлял своим главнокомандующим свободу и по меньшей мере в тот период вмешивался в их действия довольно редко и только в качестве советчика.

К концу совещания Кейтель представлял Гитлеру на подпись различные документы. По большей части то были вызывавшие насмешки и опасения «директивы прикрытия», то есть приказы, избавлявшие самого Кейтеля или кого-то другого от возможных упреков Гитлера. Тогда я называл эту процедуру вопиющим злоупотреблением подписью Гитлера, поскольку таким образом несовместимым планам придавалась форма приказов, создававших неразбериху и неразрешимые противоречия.

Из-за сосредоточения столь большого количества людей в относительно маленьком пространстве в помещении становилось душно, что быстро утомляло и меня, и многих других. Хотя была установлена вентиляционная система, Гитлер полагал, что она создает «избыточное давление», вызывающее головные боли и головокружение. Поэтому вентиляцию включали лишь до и после оперативного совещания. В самую хорошую погоду окно обычно оставалось закрытым, и даже днем шторы не раздвигали. Из-за всего этого воздух всегда был спертым.

Я предполагал, что на совещаниях царит уважительная тишина, и был удивлен тем, что свободные от доклада офицеры непринужденно, правда, негромко разговаривают друг с другом. Частенько, не обращая внимания на присутствие Гитлера, офицеры усаживались на стулья в глубине комнаты. Постоянный шумовой фон нервировал меня, но Гитлер раздражался, если только посторонние разговоры становились слишком громкими и возбужденными. В таких случаях он неодобрительно поднимал голову, и шум тут же стихал.

Примерно с осени 1942 года стало почти невозможно возражать Гитлеру по важным вопросам, разве что очень осмотрительно. Правда, Гитлер еще терпел возражения со стороны редких посетителей Ставки, но ни в коем случае не от своего постоянного окружения. Когда же он сам пытался убедить кого-то в своей правоте, то прибегал к пространным, общим рассуждениям, не давая оппоненту возможности вставить хоть слово. Если противоположное мнение высказывалось в ходе обсуждения, Гитлер обычно ловко обходил спорный момент, откладывая разъяснения до следующего совещания. Он полагал, что командующие стесняются отказываться от своей точки зрения перед лицом подчиненных, а может, ожидал, что его величие и убежденность лучше сработают в разговоре тет-а-тет. Однако его чары вряд ли распространялись по телефонным проводам, и, вероятно, поэтому он испытывал стойкую неприязнь к ведению важных переговоров по телефону.

Поздно вечером проводилось еще одно оперативное совещание, на котором один из младших офицеров Генерального штаба ОКХ наедине докладывал Гитлеру об изменениях на фронтах за последние несколько часов. Если мне предстояло ужинать с Гитлером, то он иногда брал меня с собой. Несомненно, на этих вечерних совещаниях Гитлер чувствовал себя гораздо непринужденнее, к чему располагала неформальная обстановка.

Безусловно, большую часть вины за то, что Гитлер все больше верил в свои сверхъестественные способности, следует возложить на его ближайшее окружение. Эту игру затеял еще фельдмаршал Бломберг, первый и последний военный министр, обожавший превозносить непревзойденный стратегический талант Гитлера. Даже более сдержанный и скромный человек, на которого постоянно обрушивается поток восхвалений, может потерять всякую способность к самокритике.