Третий рейх на наркотиках

Гитлер начал употреблять юкодал в 1943 году, но в период с сентября по декабрь 1944 года он употреблял его так часто, что у него вполне могла сформироваться зависимость, а кратковременные периоды улучшения самочувствия оплачивались весьма неприятными побочными эффектами, такими как нарушение сна, тремор, трудности с пищеварением. Как только действие наркотика ослабевало, у Гитлера «возникали спастические запоры и сильно пучило живот»[414]. По ночам он лежал без сна: «Я не могу заснуть, постоянно вижу перед собой в темноте карты Генерального штаба, мой мозг продолжает работать, и проходят часы, прежде чем это заканчивается»[415]. Хотя он утверждал, будто не знает покоя исключительно из-за того, что территорию рейха беспрепятственно бомбят английские и американские бомбардировщики, скорее всего спать ему не давали именно наркотики. Морелль был вынужден давать ему в качестве снотворного препараты, содержащие барбитураты – люминал и квадро-нокс. Спираль раскручивалась все быстрее и быстрее.

Вследствие частого употребления юкодала пищеварительная система Гитлера функционировала очень плохо, и он – в плане проблем с пищеварением – вновь оказался в том состоянии, когда в 1936 году Морелль начал лечить его с помощью мутафлора. Страдавший хроническими запорами «Пациент А» ставил себе прописанные ему клизмы с настоем ромашки «в туалете. Я должен был находиться рядом (он даже запирал дверь)». Однако это не помогало: «Жидкость не задерживалась внутри, он тут же выдавливал ее (к сожалению!)… Фюрер должен стараться спать (без снотворного!)»[416]. Простейшая функция организма превратилась в утомительные физиологические операции, которые Морелль документировал столь добросовестно, словно это были операции на фронтах, как их описывали в журнале боевых действий генералы Верховного командования вермахта: «Между 16:00 и 18:00 четыре опорожнения, из которых два были скудными, а два обильными. При втором опорожнении, после выхода образовавшегося тромба, взрывные водянистые выделения. Массы при третьем и четвертом опорожнениях имели сильный запах, особенно при четвертом (это вышли задержавшиеся в кишечнике разлагавшиеся остатки, которые служили причиной образования газов и токсичных веществ). Относительное улучшение самочувствия и изменение выражения лица. Он вызвал меня только затем, чтобы с радостью сообщить о том, насколько легче ему стало».

Вопрос виновности

21 ноября 1944 года на обед подали суп из рисового отвара и жареные ломтики сельдерея с картофельным пюре, после чего ставка фюрера «Вольфшанце» была закрыта. В своем новом супербункере Гитлер прожил всего 13 дней, но русские подошли слишком близко, приходилось срочно эвакуироваться, и раскачивавшаяся клетка с затемненными окнами – дабы из них не были видны последствия бомбежек и другие безрадостные реалии – покатилась в направлении столицы рейха. Все станции, мимо которых проезжал специальный поезд фюрера «Бранденбург», были очищены от людей. Поскольку у Гитлера не оставалось никаких шансов нанести поражение Красной армии, он решил осуществить задуманное в сентябре – под воздействием наркотиков – наступление в Арденнах. Он хотел повторить блицкриг весны 1940 года, коренным образом изменить ситуацию, хотя бы на западе, и в последний момент заключить там сепаратный мир.

Поезд прибыл на вокзал Грюневальд в Берлине в 5:20. Все происходило в условиях строжайшей тайны. Стенографист записал: Schweigepflicht![417] Гитлер, опасавшийся за свои голосовые связки, разговаривал шепотом. Взгляд его глаз больше не фиксировал окружающую действительность, а был устремлен на некий воображаемый объект. Время от времени он с жадностью втягивал в себя кислород из переносного кислородного аппарата, которым Морелль запасся перед поездкой. Гитлер редко пребывал в таком мрачном, унылом расположении духа. Все понимали: план разгрома столь крупных сил англо-американских войск абсолютно нереален, но Верховный главнокомандующий, казалось, был, как всегда, уверен в своей победе. В действительности «вследствие сильного возбуждения, метеоризма и приступов» его физическое состояние было таково, что только юкодал ему и помогал[418]. На следующий день после приезда, помимо всего прочего, он получил инъекцию морфина 0,01 грамма. Спустя два дня, 24 ноября 1944 года, Морелль записал: «Я считаю, что в этих инъекциях нет необходимости, но фюрер хочет быстрого улучшения самочувствия»[419]. И еще через три дня: «Ввиду предстоящей напряженной работы, фюрер настаивает на инъекциях»[420].