Как и многие рядовые коммунисты, Тельман следовал линии партии, определяемой Коминтерном в Москве, со всеми ее изменениями, которые часто были связаны с теми или иными тактическими нуждами Сталина в его борьбе за маргинализацию своих внутрипартийных противников на родине. Вера Тельмана в революцию была абсолютной, и вследствие этого такой же была его вера в единственное революционное государство в мире — Советский Союз. Другие в партийном руководстве могли быть более утонченными, более безжалостными или более интеллигентными, как глава берлинского отделения Вальтер Ульбрихт, а Политбюро и Центральный комитет вместе с Коминтерном в Москве могли определять политику и стратегию партии, однако личная позиция Тельмана и его ораторский дар сделали его незаменимым человеком для партии, которая дважды выставляла его своим кандидатом на пост рейхспрезидента во время выборов в 1925 и 1932 г. Поэтому к началу 1930-х гг. он был одним из самых известных, а для среднего и высшего класса — одним из самых страшных политиков на земле. Возможно, он был больше чем просто номинальная фигура, но и меньше чем истинный лидер. Однако он сохранял личную приверженность немецкому коммунизму во всей его непримиримости и со всеми его амбициями, ведя партию к основанию «Советской Германии»[591]
.Итак, под управлением такого человека, как Тельман, коммунистическая партия казалась растущей угрозой, не имеющей себе равных для многих людей из среднего класса Германии в начале 1930-х гг. Коммунистическая революция казалось вполне реальной. Даже трезвомыслящий и интеллигентный умеренный консерватор вроде Виктора Клемперера мог спрашивать себя в июле 1931 г.: «Падет ли правительство? Сменит ли его Гитлер или коммунисты?»[592]
Однако во многих отношениях сила коммунистов была иллюзией. Идеологическое противопоставление социал-демократам обрекло их на бессилие. Враждебность коммунистов к Веймарской республике, основанная на экстремистском осуждении всех ее правительств, включая даже Большую коалицию под руководством Германа Мюллера, которую они называли фашистской, полностью ослепила их, не позволив увидеть угрозу политической системе Веймара со стороны нацистов. Оптимизм партии по поводу неминуемого полного и окончательного краха капитализма имел некоторые основания в жутких экономических условиях 1932 г. Однако в ретроспективе он кажется совершенно безосновательным. Более того, партия, состоявшая в основном из безработных, неизбежно испытывала нехватку ресурсов и ослаблялась бедностью и непостоянством своих членов. Члены коммунистической партии настолько нуждались в деньгах, что во время депрессии коммунистические пивные закрывались одна за другой или переходили в руки нацистов. Между 1929 и 1933 годом потребление пива надушу населения в Германии упало на 43 %, и в таких условиях на сцену выступили более обеспеченные коричневые рубашки. В бедных кварталах крупных городов Германии шла, как выразился один историк, «квазипартизанская война», и постоянное жестокое давление коричневых рубашек медленно вытесняло коммунистов обратно в их исконные места обитания — трущобы и многоквартирные дома. В этом конфликте симпатии буржуазии были на стороне нацистов, которые по крайней мере не угрожали уничтожить капитализм или создать «Советскую Германию» в случае победы на выборах[593].Хотя от безработицы страдали в первую очередь представители рабочего класса, экономические трудности подрывали моральное состояние и других социальных групп. Задолго до начала депрессии, например, стремление сократить государственные расходы за счет сокращения штатов, которое должно было поддержать денежную стабилизацию после 1923 г., привело к волне увольнений с государственных постов. Между 1 октября 1923 г. и 31 марта 1924 г. было уволено 135 000 из 826 000 госслужащих, работавших в основном в системе железнодорожного сообщения, на почте, телеграфе и в печатных службах рейха, вместе с 30 000 из 61 000 офисных работников и 232 000 из 706 000 государственных чернорабочих[594]
. Следующая волна сокращений прошла после 1929 г. с общим снижением зарплат на госслужбе от 19 до 23 % в период между декабрем 1930 г. и декабрем 1932 г. Многие государственные служащие на всех уровнях были потрясены неспособностью их профсоюзов остановить увольнения. Их враждебное отношение к правительству было очевидно. Некоторые перешли в нацистскую партию, других отпугнула открытая угроза нацистов устроить чистку в рядах госслужащих, когда они придут к власти. В целом в результате этих сокращений среди государственных служащих широко распространились беспокойство и разочарование республикой[595].